* * *

В темноте спальни Софья Гранецкая, зевнув, положила голову мужу на плечо и сонно спросила: — что будем делать, Айк? Алла плачет, ребятишки ничего не понимают, спрашивают, где папа. Вот уж от кого — кого, а от Олега я такого никак не ожидала! Всегда считала его идеалом отца и мужа, а он такое отчебучил.

Муж ревниво скосил на неё глаза: — а я?

— Что — ты?

— А я не идеал мужа и отца??

Софья обняла его поперёк груди, засыпая, пробормотала: — не то чтобы идеал, но близко к нему…

— Вот те раз, — растерянно сказал Айк, — а что во мне не так? — но жена уже спала, и он, усмехнувшись, пригрёб её потеснее к своему боку, размышляя о том, что Соне не надо бы сейчас волноваться, потому что она была беременной. Срок маленький, всего три месяца, но он уже переживал за неё.

* * *

Через три дня, ночью, в дверь спальни Гранецких тихо поскреблись. Чутко спящий Айк сдёрнул со спинки кресла лёгкие домашние брюки и, торопливо их натянув, вышел в слабо освещённый двумя ночными лампами холл. Перед ним неловко ёжилась и переступала босыми ногами Аллочка, придерживая у горла запахнутый халат. Виновато глядя на него, она прошептала: — разбуди, пожалуйста, Соню. Кажется, началось…

Айк рванулся назад в спальню, но жена уже села на кровати и тряхнула головой, прогоняя сон.

— Соня, там…Алла… рожать, вроде, собралась!

— Хорошо! — Софья уже бодро устремилась к двери, зашепталась в холле с подругой. Спустя пару минут заглянула назад:

— вызывай “Скорую”, Айк, поедем рожать!

Вещи были собраны заранее. Аллочка умоляюще смотрела на неё: — поедем со мной, Сонька! Как-то мне боязно!

— Конечно поеду, — Софья торопливо одевалась, успевая помогать подруге натягивать тёплые колготки. Айк неуверенно топтался под дверью, временами спрашивая, нужна ли им помощь. Услышав шум подъехавшей машины, он поспешил к выходу, встречая врача и медсестру.

Глава 3

Эту ночь мне плохо спалось. Да что там плохо — я места себе не находил! Уже под утро, часа этак в четыре, я не выдержал: разделся в прихожей, тихо, чтобы опять не разбудить Пола, выскользнул на улицу и обернулся в волчью ипостась. Ночь сразу утратила глухую осеннюю монотонность и унылость. Прохладный влажный ветер, с трудом проникая под густую шерсть, приятно холодил тело; опавшая листва мягко пружинила под лапами; круглая яркая луна освещала голые сучковатые яблони, тянущие к ней почерневшие от влаги ветви, как будто наш сад наводнили невиданные сказочные существа. Множество запахов окутало меня, но не было среди них того, родного, который все эти годы даровал мне покой, умиротворение и счастье.

Я толкнул носом калитку и помчался к дому Гранецких. Беспокойство и неясная тревога терзали моё сердце. Миновал ярко освещённую площадь, заметил в боковой улице две мелькнувшие тени: большую и поменьше. Молодые волки, парень и девчонка, игриво покусывая друг друга, заметили меня и шустро скрылись в густом кустарнике, который хоть и потерял уже всю листву, но успешно укрыл молодёжь от взора взрослого волка. Усмехнувшись, я продолжил свой бег и вскоре был перед знакомым домом. У забора я остановился и принюхался. Несмотря на тёмные окна и тишину вокруг, тревога не оставляла меня. При свете луны я заметил на дороге, напротив дома, следы шин. А вот и запах моей Радости. Рядом пахло Софьей. Следы обрывались у машины. Значит, женщины уехали. Ждать утра не было сил, и я решился. Обернувшись, я, как был, голый, вошёл в калитку и направился вокруг дома. Окна спальни Гранецких выходили на восток. Я подобрал камешек и кинул его в закрытое окно. Негромко звякнуло стекло, и тут же в спальне зажёгся свет, а следом мелькнул и скрылся силуэт Айка. Я торопливо направился к входной двери: хозяин уже стоял на крыльце. Увидев меня, насмешливо хмыкнул:

— ну что, горе-любовник, страдаешь?

— Айк, не надо, знаешь же, что мне и так тяжко, — попросил я его. Впрочем, не глядя ему в глаза.

— Заходи, — он посторонился, но я покачал головой:

— у Аллы схватки начались, да?

— Да. Соня с ней поехала. Может, всё-таки зайдёшь? Не замёрз ещё голышом стоять?

— Нет, спасибо, домой побегу, там Пол у меня один. Вдруг проснётся, ещё испугается.

— Ну, смотри сам, Олег. Попросил бы ты у Аллы прощения, что ли? Она не злая, простит тебя. Ругать будет, но простит. Ей ведь несладко, сам понимаешь.

Я тяжело вздохнул: — не хочет она со мной разговаривать, Айк. Я ведь даже увидеть её не могу. К вам эта ваша Аглая не пустила, в городе она не бывала…

— А-а-а, да, это Софья запретила тебя пускать. Её Аллочка попросила.

— Ну вот… Слушай, Айк, — меня осенило, — пусти на детей посмотреть, а? Я ужасно по ним соскучился!

— Заходи, — Айк посторонился, впуская меня в дом. — Дать тебе какие-нибудь штаны?

— Не надо, — я махнул рукой, — Аглая же домой на ночь уходит?

— Уходит, — засмеялся тот, — я подумал, может, ты замёрз?

— Чего уж там… — Взбежав по лестнице на второй этаж, я следом за хозяином осторожно вошёл в гостевую комнату напротив кабинета. Полная луна заглядывала в окно, не прикрытое шторой, толстый ковёр гасил звуки шагов. Я тихо подошёл к широкой кровати у дальней стены, на которой разметались мои дети. Доченька, Сашенька, лежала на спинке, закинув за голову ручки и хмурила тёмные — дугой, как у матери, бровки. Я осторожно, не дыша, повернул её на правый бочок, укрыл одеялом. Шёпотом пояснил Айку: — ей страшные сны снятся, когда она на спинке лежит.

Мальчишки — Димка и Игорь, раскинули руки — ноги, сбив в сторону одеяло. Широченная кровать позволяла им вертеться с боку на бок, не задевая друг друга и сестру. Я распутал их, тщательно укрыл, поправил подушку у Игорька.

— Айк, я их домой утром заберу?

Тот скривился: — Соня не отдаст. У женщин заговор против тебя.

Я опять вздохнул: — ладно, мне домой пора. Там у меня ещё один спит.

Отступая к двери, я в последний раз с наслаждением вдохнул нежный, ни с чем не сравнимый детский запах моих любимых щенков. К нему примешивался волнующий, будоражащий аромат моей самки, и волк заскулил в тоске и тревоге.

* * *

— Алла Витальевна, вы не сможете родить! — Высокая худощавая женщина с резкими чертами лица в салатного цвета одежде нахмурившись, смотрела на лежащую на кровати Аллочку. Та, закусив губу,