Шрифт:
Закладка:
— Дикари, — сказала Алиса с удовольствием. — Ничего, мы всё наладим. А людишек в бараний рог! Или даже в олений.
Невольно почесал себя в затылке, кожу всё-таки уплотню, чтобы избегать мелких порезов и царапин, но от удара вот такой штукой не спасет, череп хрупкий, треснет, как глиняный горшок.
Даже, если не треснет, сотрясение мозга тоже не весьма великая радость…
Поглядывая искоса на Ивана, что устал куда сильнее меня, но держится в седле достаточно ровно, велел нанитам укрепить кости черепа, уплотнить, сделать даже толще, но чтоб не слишком заметно. А лучше поработать над структурой при той же толщине.
Через пару минут езды ощутил некоторое повышение температуры, а потом вообще жар по всей поверхности головы, словно сильно заболели волосы. Надеюсь, наниты прислушиваются к контролю здоровья, что мониторит все процессы, а некоторые слишком опасные может вообще отменить или поставить на паузу.
Иногда казалось, череп потрескивает, словно сталкивающиеся льдины в половодье, а боль стала пульсирующей, иногда простреливает короткими острыми иглами.
— Не перегрейся, — прошептал я. — Но не останавливайся…
Службы мониторинга не действуют, остались в том мире, теперь меня ничто не ограничивает, могу и самоубиться от чрезмерного рвения. Не хотелось бы, только-только человечество начало входить в период хоть ещё не бессмертия, но неограниченного продления жизни, когда раз в три-четыре года нужно менять наниты на более совершенные, а потом даже этого не понадобится.
Где-то очень далеко, словно из другой вселенной, я услышал как Иван говорит гулким голосом, растягивая звуки:
— Ло…шад…ки замори…лись… ваша милость… Привал бы…
Я собрал волю в кулак, возвращаясь в здесь и сейчас, ответил хриплым голосом:
— Хорошо, командуй!
Он бросил на меня короткий взгляд, в котором я рассмотрел усталую усмешку.
— Вы барин, ваша милость. Командуйте.
— Привал, — сказал я, согласно подсказке. — Что ещё скомандовать?
Он усмехнулся чуть шире.
— Дальше я сам. Но можете скомандовать, чтобы я собрал сучья на костер, расседлал коней, стреножил, дал им овса, разогрел ужин…
— Понял, — ответил я. — Это чтоб я не забыл? Издали видно, что я первый раз в лесу?
Он кивнул, сказал уже серьёзно:
— Сразу. Но видно и то, что быстро учитесь. Вы же не знали, как к лошади подойти, я видел!.. А сейчас уже в седле, словно татарин какой малахаистый!
Я слез с коня и тупо смотрел, как он управляется с конями, потом собирает сушняк на костер, вытаскивает из мешка котелок, хлеб, крупу… Нахлынул отходняк, потрясенный разум снова и снова возвращался к той безобразной драке. Да, уже знаю, мир жесток, люди убивают друг друга с невообразимой легкостью и не сказать, что сильно мучаются совестью. Но то они, а это я, который никогда не дрался, и вообще ботаник по жизни и по натуре.
Когда Иван набрал в ручье поблизости воды в котелок и поставил варить кулеш, я спросил упавшим голосом:
— Хочешь сказать, те двое… могли пострадать очень уж сильно?
Он хмыкнул, посмотрел на меня через пламя костра с непонятным интересом.
— Жалко?
— Да, — признался я. — Они же голодные, сам видел, а я их так грубо…
Он покачал головой.
— Одного, может, и откачают, хотя вряд ли, а главарю точно кырдык.
— Ох, — вырвалось у меня. — Я не хотел.
— Всё к лучшему, — заверил он. — Повезло, что у вас такая силушка. Богатых не любят. Вас не только бы побили и обобрали, а то и вовсе. Душегубы, что им терять?
Я тяжело вздохнул, это мы спасаем даже волков, попавших в прорубь, вытаскиваем грузных лосей из болота, подбираем и несем в дом раненых или ослабевших лесных зверят, а в этом мире только убей, убей, убей! Хоть бедного зверя, хоть человека, ибо человек тоже зверь, особенно если чужой.
Когда я вытаскивал из дорожного мешка заботливо завернутые в чистую холстину хлеб и мясо, выпал и крохотный носовой платок с пятнышком крови.
Иван сразу насторожился, бросил на меня острый взгляд. Я ответил извиняющей улыбкой, дескать, не обращай внимание. Не объяснять же, что это кровь Василия Игнатьевича, он так тяжело кашлял, а мне его кровь нужна, чтобы лекарство готовить, нацеленное на особенности его организма.
— Давайте, — предложил он, — отстираю?
— Нет-нет, — сказал я. — Всё сам, всё сам.
Он взглянул из-под насупленных век, голос заметно потяжелел.
— А это не для колдовства, запрещенного церковью?
— Успокойся, — ответил я. — Какой из меня колдун?
Он хмыкнул, но продолжал буравить меня недобрым взглядом. Этот мир, шепнула мне Алиса с сочувствием, ещё не начал отвыкать от жестокости. Нет, даже так: этот мир в жестокости не видит жестокость. Здесь убивают много и часто, сейчас всё ещё продолжает выковываться та становая кость общества, что позволяет выживать среди таких же озверевших народов.
Я вздохнул, нужно не просто выжить, но и занять достойное место, а для этого нужны люди сильные, жестокие и уверенно прущие к цели.
Потому, если буду мямлить, затопчут, каким бы умником не был, и какие бы знания не скопились в моей голове, такой же уязвимой не только для удара меча или сабли, но и простой дубины.
Глава 5
Утром я проснулся и ощутил, что за время сна мои кости уплотнились, а сухожилия стали толще. На это ушло, правда, семь часов, процесс долгий, но какое это успокаивающее чувство, несмотря на жуткий голод, из-за которого и вынырнул из сна.
Иван лежит у костра, явно просыпался не раз, спит к догорающим углям другим боком.
Я подбросил на покрытые сизым пеплом угли пару сухих веток, вчера запасли их достаточно, Иван тут же открыл глаза, взглянул на меня очень внимательно.
— Смотрю, барин, — проговорил он хрипловатым со сна голосом, — вы всё моложе и похожее на старого барона, да будет Господь к нему милостив.
— В дороге человек меняется, — согласился я.
Мы с бароном одного типа, а мелочи я как раз старательно подгоняю. Хотя череп в целом тот же, подбородок сделал чуть-чуть ширше, ещё и ямочку там посадил совсем крохотную, а так в целом всё, как и было. Это там я как все, но здесь, похоже, красавчик, да и статью удался, как сказали барон и баронесса. Хотя эту стать я подгонял себе сам, меняя несколько раз и вес, и рост, вот же дурак был, на моду ориентировался.
Ах да, сказал себе, нужно не только