стало интересно.

О том, что произведениями искусства лечат, я где-то слыхал или читал. Но какое же тут произведение искусства? Мрачная мазня, оживленная бликами!

Мазила меж тем как-то непостижимо сдвинул лицо деда в правый нижний угол и стал работать с левым верхним.

Я сперва подумал, что он хочет изобразить кабачок или баклажан. Но очень большой кабачок или баклажан-переросток. Почему-то белый с желтым.

Когда кисть прилепила этому овощу уши, до меня дошло: да это ж лошадиная голова! Но лошадиного тела не было, а вместо него - щелястый ящик. Из дыры в этом ящике выглядывала физиономия деда.

- Не узнал? - спросил художник.

- Троянский конь, - четко и внятно ответил дед.

Я попытался вспомнить, откуда знаю про троянского коня. Что-то я когда-то читал...Про Одиссея? Одиссей придумал коня, но зачем?

Голова вдруг стала похожа на старый шкаф, откуда при уборке выкинули ненужное тряпье, теперь там чисто и пусто. В самом деле, на кой там держать Одиссея с конем?

- Ты - троянский конь. Ты - существо, в котором прячется другое существо. Понял?

- Понял.

- Нет, не понял. Это вечный миф. В коня посадили солдат, чтобы они в нужную минуту оттуда вылезли и открыли городские ворота. Им там жарко, душно, они уже ничего не соображают. Им там плохо.

- Да.

- Не бойтесь, красавицы. Вы правильно сделали, что привели его сюда. Смотри на себя! Я не знаю, кто и зачем посадил тебя в деревянного коня, но сейчас ты оттуда вылезешь. Понял?

- Понял...

- Кто ты?

- Михаил? - сам себя спросил дед.

- Нет, ты не Михаил. Вылезай из троянского коня. Кто ты?

- Зигфрид.

- Зигфрид, Зигфрид! - повторяя имя, девчонки хватали друг дружку за руки.

Я впервые слышал это имя.

Художник уставился на деда так, будто у того на голове вдруг капуста выросла.

- Почему - Зигфрид? - спросил он, и в голосе был явный испуг. - Никакой он не Зигфрид!

- Он партию Зигфрида танцевал, - сказала белокурая девчонка. - Очень давно. Когда он был артистом балета. Он нам рассказывал. Еще когда в Перми жил.

У нас в городе не было театра оперы и балета, где бы ставили полновесные спектакли, но была филармония, которая в содружестве с институтом культуры могла преподнести концерт с участием заезжей вокальной знаменитости и с фрагментами опер, а то и даже концертное исполнение оперы. В институте культуры явно преподавали хореографию. И преподавателей приглашали из других городов - своих-то взять было неоткуда. Наверно, именно так попал в наш город балетный дед.

Да, балетный.

В пустую коробочку, одну из тысяч в том шкафу, что стоит у меня в голове, поместилось слово "балет", а на стенке незримый маркер написал "Зигфрид".

- Так, Лантик, так... - прошептал я. - Так, Ланочка...

Слово "балет" потащило за собой картинку - художник не видел, как дед проделывает в трамвае балетный экзерсис, но я-то видел.

Память оживала, коробочка наполнялась.

- Пермь... Пермь, Лантик, - сказал я.

И тут же вспомнил - в Перми с балетом все в порядке, отличный театр, отличная школа. Взять оттуда отставного Зигфрида было хорошей идеей.

Зазвучала музыка из второго действия "Лебединого"...

Но я сразу не ощутил тревогу.

- Простите, не подскажете, кто это? - спросил я девочек, мотнув головой в сторону деда.

- Это Николай Борисович, наш педагог-репетитор, - ответила девчонка.

- То есть, он у вас урок проводит, а потом с вами репетирует?

- Ну да.

Коробочка наполнялась!

Откуда-то я знал, что разминка балетных называется уроком, и откуда, догадаться нетрудно: Владислав, чье имя я подхватил и нацепил на себя, имел какие-то дела с балетными.

Владислав?..

- И что, сегодня он тоже урок проводил?

- Да...

В голосе девчонки я услышал тревогу. Что-то с Николаем Борисовичем было не так...

- А напомните-ка мне его фамилию, - попросил я. - Мне кажется, много лет назад я видел его в Перми, он там танцевал Зигфрида в "Лебедином".

- Он всех принцев перетанцевал, и в "Лебедином", и в "Щелкунчике", и в "Спящей", - с гордостью сообщила девчонка. - Он настоящий классик, знаете, какая у него школа?

- Знаю.

Я не соврал - откуда-то я это действительно знал.

И тут-то я наконец понял, что происходит!

Владислав, покойник проклятый, не желал меня отпускать! Он снова запустил в меня когти!

- А шиш тебе! - закричал я.

***

Бей!

Бей!!

***

Я не понял, что это такое было. Надо мной вдруг возникла толстая зеленая палка. Она должна была ударить меня по голове.

Все произошло стремительно - я понял, что меня убивают, но... Но не имел против этого возражений! И в самом деле, какого хрена я живу?

Я не попытался уклониться.

Возражения были у художника. Он вскочил, в его руке оказалось оружие - что-то вроде плоской стальной стрелы на длинной рукоятке.

Стрела метнулась между мной и человеком, задумавшим меня убить. В это же время балетный принц Зигфрид оттолкнул меня, и я со ступенек полетел в воду.

Раздался крик - стрела впилась в плоть.

Рядом со мной шлепнулась в воду пустая бутылка от шампанского. Орудие убийства!

Я хотел было закричать: что ж ты, сука, делаешь?! Теперь я хотел сам напасть на убийцу. Но меня уже подхватило течение. У берега оно не слишком сильное, однако метра на два от ступенек утащило прежде, чем я опомнился.

Опомнился?

Тело вспомнило навыки плавания, а голове включилась в процесс метрах в двадцати от того спуска. И как включилась!

Первая мысль была об ответном ударе. Вторая - не о смертельной опасности, а о смартфоне. Ну да, я же технарь... У меня в голове может не остаться половины мозгов, но вторая половина сохранит технические характеристики компа, смартфона и тех смарт-часов, к которым я недавно присматривался.

Страстное желание спасти свою драгоценную технику заставило меня быстрее работать руками и ногами. До следующего спуска оставалось метров шестьдесят, к тому же, мне помогало течение.

Я выбрался на набережную, одолев ступеньки на четвереньках. И там же, прямо на ступеньках, достал из поясного кожаного футляра свой смартфон.

Я - современный человек, и без смартфона я - как без печенки и селезенки. Для своего сокровища я завел дорогой, нет - дорогущий футляр. Дрожащими пальцами я вытащил оттуда технику - о чудо, она работала. Тут-то я и понял, что такое