— Вольно, — бросил вскочившему при виде меня совсем юному мальчишке — рядовому Райнеру, которого все без исключения звали рядовым Райаном.

Пацан русского не знал, но это слово выучил, и поэтому сразу же меня понял.

Я подошел к полке с дымовыми гранатами и задумался: РДГ-2х или РДГ-2ч? В итоге взял последнюю, чтобы у этих засранцев задницы почернели от темного дыма.

Райдер вопросительно уставился на меня.

— Для важной операции, — пояснил я и тут же повторил на английском: — For an important operation.

Пацан понимающе кивнул и произнес:

— Ok.

Вернувшись к душевой, я снова крикнул:

— Вы еще не вышли?

— Даже не думаем! — отозвался Макс.

— Ну и не думайте, — буркнул я.

Активировав «дымовуху» и приоткрыв дверь душевой, я поставил «подарочек» внутрь. Обычно подобными вещами я не страдаю, но сегодняшний день проехался по мне БТРом, сподвигнув пойти на крайние меры по освобождению душевой.

— Они еще не вышли? — спросил подошедший ко мне Сорокин.

— Ты вовремя, — сказал я, отойдя от двери и прислонившись спиной к стене. — Они как раз сейчас выйдут.

Жестом я предложил Паше встать рядом, и тот послушно занял место справа от меня. Не прошло и минуты, как в душе принялись кричать и материться. Я довольно ухмыльнулся, а Паша удивленно выпучил глаза.

Дверь резко распахнулась, и из душа повалил черный дым, а вместе с ним орущие голые мужики с пеной на теле.

— Твою мать! — воскликнул Крылов хриплым голосом.

— Что за херня? — крикнул выбежавший за ним Ромка.

Оба еще не заметили меня и Сорокина. Скукожившись, они терли глаза и откашливались. Последним выскочил Осокин, и я с трудом удержался от того, чтобы поставить ему подножку. Меня он сейчас бесил больше остальных.

Щурясь и то и дело смахивая со лба стекающую с волос пену, Кирилл уставился на меня и обозвал словом, которое, хоть и было ругательным, к мату не относилось, и которое еще называли «литературным».

— Я просил по-хорошему, — развел руками я. — Ты мне ответил плохо.

— Антонов, мать твою! — взвыл Кирилл, но так и не договорил, потому что на шум сбежались другие солдаты и теперь, глядя на злых мужиков в коридоре, чью наготу частично прикрывала лишь стремительно исчезающая пена, смеялись во весь голос, а некоторые даже решили запечатлеть это на видео.

Осокин злобно зарычал и заорал на них по-английски. Кирилл был весьма авторитетным среди миротворцев, и поэтому все тут же затихли и разошлись по своим делам. Душевые долго проветривали и, разумеется, ни мне, ни Пашке в этот день так и не удалось помыться.

Мне же вообще Осокин пообещал сделать выговор и запер меня и рядового Райана — пацану досталось за то, что позволил мне просто так забрать «дымовуху» — на складе на целые сутки. Жаль, что там были одни консервы, которые ничем нельзя было вскрыть, и черный чай в пакетиках.

Выпуская нас ровно через сутки, Кирилл хмуро спросил у меня:

— Неужели мы тебя так взбесили?

— Просто был плохой день. Вы стали последней каплей, — ответил я, разминая затекшую спину.

— Если бы не знал тебя, то подумал, что тебя кинула девчонка, — усмехнулся Кирилл и, хлопнув меня по плечу, пошел по своим делам.

Я посмотрел ему в след и тихо буркнул:

— Экстрасенс хренов.

Выговора, разумеется, не последовало — командир у нас слишком уж мягкий в этом плане. Сказал лишь, что в следующий раз моя выходка тайной не останется и дойдет до штаба, а там уже и выговор и, возможно, дисциплинарный арест. Рядовой Райан тоже отделался только заключением на складе и продолжительной руганью командира своего отряда.

Так как меня освободили вечером, никакой работы на сегодня уже не было, поэтому я принял душ и повалился на койку, которая располагалась у стены и соседствовала с койкой постоянно храпящего Ромки.

Пару минут глядел в потолок, вспоминая, как в детстве я с дедом мог часами так лежать на скрипучем разобранном диване и фантазировать.

— Вот это пятно в углу — наш дом в деревне, — говорил я.

— А вон там, ближе к окну — кукурузное поле, — вторил мне дед.

— Родители к нам едут, — тыкал я маленьким указательным пальцем с обкусанным ногтем в засохшую муху. Муха, разумеется, была машиной, а не родителями.

— Везут тебе гостинцы и мне пиво, — мечтательно говорил дед.

Из кухни доносился шум льющейся воды из-под крана и грохот посуды — бабушка хлопотала по хозяйству, а мы с дедом терпеливо ждали, когда нас позовут обедать. Хорошо тогда было, безмятежно и совсем не одиноко.

Бабушки с дедом уже давно не стало. Одна мамка у меня осталась, тянула меня, бедного, на своих хрупких плечах. Работала так много, что заработала болезнь суставов. Я поэтому и пошел еще служить по контракту — как зарплату озвучили, так я тогда, девятнадцатилетний, так варежку и раззявил. Подумал, что нам с мамкой за глаза этого хватит, да еще и счет откроем, будем проценты получать. Мама домик купит за городом, как мечтала. Будет у меня всегда нарядная ходить, косметику самую лучшую покупать. И не работать — что самое главное.

Лежащий на тумбочке телефон загудел, сообщая о входящем вызове. Я потянулся за ним, взглянул на экран и улыбнулся. Вспомнишь солнце, вот и лучик!

— Привет, мам! — бодро произнес я, приняв вызов.

— Боже, Илюш, я вся извелась! До тебя так долго нельзя было дозвониться! — затараторила мама.

Каждый раз одно и тоже. Сколько ей не говори, что я могу неделями не выходить на связь — и это нормально, она все равно волнуется. Ну, она — мама, ей это свойственно. Мама не может не волноваться за своего единственного