пропал.

– Эй!..

Я зачем-то попыталась его остановить, но он исчез. Растворился. Я подлетела к окну, солнце ударило прямо в глаза, и я почти обожгла зрачки. Минуты две я сидела на полу и держала ладони у лица, пока не полегчало. Я умылась холодной водой, пришла в себя и тогда только решилась на встречу с отражением в зеркале… Вам знакомо изображение Бефаны [3], бродящей по улицам в крещенский сочельник?

Я вошла на кухню. Валентина… Бог мой, что это был за ангел на фоне залитой светом террасы! Она вся сияла, как молочница Вермеера. И белоснежный фартук на ней сиял, и нож в её руке сверкал сталью.

– Дорогая, вот и вы! Вам нетрудно принести петуха из курятника?

Я замешкалась, соображая. Почему я должна была нести петуха? Я хотела сказать про юношу в окне… С другой стороны, я бы хотела принести петуха. Не знаю как, рассуждала я, но это странное действие могло бы мне как-то помочь разобраться с мыслями… могло бы отвлечь. Во всяком случае, оно не выбивалось из череды странностей этого утра. В конце концов, кто ж ещё, если не я? Мой вид располагал более чем для похода в сарай. Куда ещё? Я всё драматизировала. Очевидный признак никчёмности.

Я нашла петуха рядом с дверцей. Он всё знает, думала я. Он гордый представитель рода своего и готов доблестно встретиться со смертью клювом к клюву. Я осторожно подобрала его, а он отвернулся. Должно быть, уже был наслышан о моём моральном падении.

– Знаешь что, зато такие, как я, живут дольше, – поделилась я. – Другое дело ты. Сгинешь в расцвете лет, просто потому что гордость не даёт тебе бороться с глупцами.

Да уж, хороша моралистка! Вместо того чтоб отвлечь добрым словом и утешить смертника, я тыкаю живое существо клювом в его грехи, как обвинитель перед приговором на суде. По пути из сарая я останавливалась в попытке уловить где-нибудь признаки моего сталкера [4]. Петух не предпринял ни одной попытки сбежать. Это ли не знак, что судьба наша предрешена?

Второй постулат отца касательно похмелья возвещал о неизбежной тяге к философии.

Мы с петухом вошли на кухню, и я прошептала ему на ухо:

– Вот и твой палач, птичка. Последнее слово?

– Вы что-то сказали? – спросила Валентина.

Петух неожиданно брыкнулся, будто почуяв рядом дьявола.

У меня и в самом деле было что сказать.

– Сегодня… сегодня я проснулась и увидела в своём окне парня.

Я сделала паузу, но крёстная не проявила к этой новости хоть сколько-нибудь интереса. Я добавила:

– Он устроился на подоконнике и подглядывал за мной самым бессовестным образом…

– Не нужно, – отрезала Валентина, будто я намеренно говорю одни пошлости.

– Но это правда! Вы не верите мне?

Она оторвалась от нарезки овощей, подошла ко мне и потянулась за петухом. Он занервничал, но, оказавшись в руках синьоры, замер – она взяла его как-то по-особенному. Её лицо было открытым и расслабленным, в лёгкой испарине. Я что-то почувствовала, как будто покой и тревогу одновременно. Покой источала крёстная, я не сомневалась. Должно быть, мне передавался страх петуха. Мне казалось, будто любое своё движение в руках Валентины он расценивал как смертельно опасное.

– Девочка моя, я сожалею, что вас задело присутствие матроны на танцах, но вы ещё слишком молоды, чтобы понять, как мало требуется для катастрофы.

– Вы преувеличиваете, – я попробовала повторить её размеренный тон.

Она покачала головой.

– Однажды вы будете сильно горевать, что поспешили.

– Всё это – общие слова, – сказала я.

Она с лёгкостью парировала:

– Лишь до тех пор, пока они не коснутся вас, дорогая.

– А разве прелесть жизни не в том, чтобы совершать ошибки? – возразила я.

Она не сводила с меня взгляда, будто пыталась залезть в мои мысли. Ей не стоило так утруждаться, ничего нового для себя она бы там не нашла. Она развернулась и подошла к разделочному столу. Я только сейчас отметила, как потускнел свет в доме после того, как я вернулась с улицы.

– А что, если это любовь? – заметила я.

Синьора обернулась ко мне, у неё были слегка изумлённые глаза.

– Вам известно о таком чувстве? – спросила она.

– Любовь – кратковременные вспышки. Чем короче, тем честнее и прочнее счастье. Всё, что длится дольше одного сезона, – безумие, берущее человека в плен.

Валентина покачала головой. Её губы, взгляд – во всём я ощущала презрение к себе.

– Вы даже представить не можете, как далеки вы от сути.

– Согласитесь, у каждого своя правда, – настаивала я.

Я знала, что говорю. Мысли о недолговечности чувств принадлежали отцу, и я находила их окрыляющими. Представим, что любовь – это облако, белоснежная вата. Ты носишь его на руках, вдыхаешь его, спишь на нём, укрываешься в нём. Со временем облако пачкается, чернеет, наливается влагой, тяжелеет. Превращается в камень, путы. И ты постепенно немеешь под грузом, отмираешь. Отец говорил: «Главное – успеть вовремя уйти, иначе тебя сломает». Разве это не самый гуманный способ любить, когда отпускаешь облако, пока оно ещё способно лететь, пока оно столь же истинное, каким ты его встретил? Желание удержать, оно же зависимость, – чистой воды эгоизм.

Мамочка, как ты там?

Валентина ничего не ответила. Почему-то теперь меня возмутило подобное ко мне отношение, словно я была сущей идиоткой, достойной только сочувствия.

– Да вы же сами никогда не испытывали того, о чём говорите! – почти крикнула я.

Как мне хотелось в тот момент её унизить, так, чтобы ей надолго запало в душу. Растоптать этот её покой, расшатать непоколебимость её слов, убеждений.

Мой эмоциональный вихрь не потревожил ни одного мускула на лице крёстной, как всегда. Её голос прозвучал успокаивающе тихо:

– Есть ошибки, которые не страшно совершать. А есть такие, которые ничему вас не научат, но оставят в вашей жизни чёрное несмываемое пятно. Потому что, потеряв однажды голову, её не вернёшь назад.

Острый нож воспарил и жёстко ударил по каменной столешнице. Голова петуха отлетела на пол, и я почувствовала, как во мне засуетились устрицы. Я прикрыла рот, боясь, что не сдержусь. Я чувствовала, как посмеивалась мысленно надо мной Валентина. Её фартук оказался забрызган петушиной кровью.

– Вы, должно быть, видели Пьетро, – между делом сказала Валентина, теперь она перевязывала петуху лапы. – Я наняла этого юношу для помощи по хозяйству. Очень ловкий, думаю, амбидекстр [5]. Он смотрит за виноградниками, деревьями, чистит бассейн, привозит продукты и ещё по мелочи.

– А подглядывать за людьми в его обязанности тоже входит? – ожила я внезапно.

Крёстная вытерла