Шрифт:
Закладка:
– Клименко? У вас начальник Клименко, если не ошибаюсь?
– Да!
– Он в курсе событий?
– Только частично. Я ему еще не докладывал о последних событиях и о визите в ваш кабинет.
– Сильно вы рискуете… хорошо, я постараюсь сделать все возможное. Я верю вам. Если все устроится, я тотчас позвоню. Оставьте телефон для связи у секретаря. Но, это не все, – он остановил властным взглядом, поднимающегося со стула Родина, – план ваш мне не совсем понятен, но цель вашу я разделяю всецело. Очевидно, вы наслышаны о наших сложных взаимоотношениях с Боговским и поэтому пришли. Собственно меня интересует только результат. Как вы все устроите, мне неинтересно. Но давайте договоримся на берегу. Ответственность за последствия ляжет на вас самого и разговора, который только, что состоялся, как бы официально не было. Идет?
Отступать Родину уже было некуда. Надо было соглашаться на любые условия. Победителей не судят.
– Спасибо Семен Петрович!
– Да пока не за что. Но я постараюсь. Поверьте. Даю вам слово. Это и в моих интересах. Ждите звонка.
Родин вернулся в отдел. Отдал соответствующие распоряжения технической службе. Они обещали связаться с телефонной станцией и взять на контроль звонки из кабинета Боговского если такие последуют. Речь не шла о прослушке, просто необходимо будет выяснить номера абонентов и установить, кому они принадлежат.
Все готово! Прошел час. Стрелки настенных часов тупо и уныло отсчитывали секунды и минуты, сокращая возможности для осуществления задуманного плана. «Только бы не успела дойти до Боговского информация о задержании! Только бы не успела!» – пульсировал в голове маленький живчик. Время работало против него. Напряжение достигло предела. Работа валилась с рук. В голову лезли непрошеные мысли.
«Милиция …прокуратура, суды. Когда он пришел служить были другие времена. Были какие-то принципы, устои, нормы… фальшивые однобокие кумачового цвета,… но все же. На партсобраниях обсуждали даже семейные дела и измены. Смешно. Влепят такому лихачу выговор по партийной линии, и еще пригрозят исключением из рядов славной коммунистической. Смотришь, в семью вернулся. За ум взялся. А уж об оборотнях в погонах, предательстве и речи не поднималось. Не было этого, единичные случаи по стране. Несмываемый позор на коллективе. А сейчас что? Что сейчас? Как то живем, существуем, плывем в общем потоке воровства и коррупции. Когда люди начали бояться людей в форме? Когда пришли те, которых собственно никто особенно не просил. Похоронные команды поселились в Кремле. Народ захотел перемен. Пьяный кандидат-президент упал с моста, но привез из-за рубежа сумку одноразовых шприцов. А народ хотел перемен. Он не первый и наверно не последний. Так приходят все… издают декреты о земле, а потом ее забирают и прихватывают попутно все, что есть во дворе. Возвращают крепостное право и заставляют работать за палочки, а за собранные колоски на твоей земле и твоих предков… тюрьма. Вы же хотели перемен. А кто решил, что они будут в лучшую сторону, вам только туманно пообещали.
Великая демократизация обернулась великой клоакой. Куда делось все что имели, потеряли страну, а главное в душе пустота. Флюгер болтает. Эти пацаны, что приходят, … сколько из них будет нормальных. А что значит нормальный? Сейчас нормальный, тот, кто в системе. Те, кто пришли наверх, молча стали проповедовать принцип пока нас не выгонят, мы должны успеть. Все хотят успеть. Отбросили нормы приличий. Вертикаль власти согласилась с негласными законами. Какие там законы. Понятия. Живем давно уж по понятиям. Бандитское слово. Точное. Чем выше сидишь, тем крепче рука и больше в нее входит. И не выходит. Остается в ней.
Наконец долгожданный звонок из прокуратуры, вывел его из напряженного ожидания. Киданов выполнял свои обещания.
– На счет часа не ручаюсь, но сорок минут могу обещать. Поторопитесь, – глухо прошипела трубка такие нужные слова.
– Спасибо, спасибо, я вам потом доложу, как все прошло.
– Поторопитесь, – опять односложно промолвил Киданов.
Получив отмашку, Родин, быстро посадил племянника и оперативных работников в дежурную машину и они с иллюминацией рванули к зданию областного УВД. Он последовал следом на своей Мазде, стараясь не отставать.
Операция больше походила на захват, когда он с каменным лицом прошел в кабинет Боговского, мимо вскочившей как ужаленной секретарши. Его удостоверение, не произвело на нее особого впечатления. Он коротко бросил, что все согласованно на самом верху, и беспокоиться и звонить ей никуда не рекомендуется. Пока она размышляла, что ей предпринять, в кабинет ввели задержанного племянника. Проинструктированный оперативник отравился присмотреть за секретаршей. Андрей Боговский зашел в кабинет с сияющим лицом, но увидев там следователя, явно растерялся и сник. Родин ничего, не объясняя ему, вышел, неплотно прикрыв внутреннюю дверь. Он встал в проеме между двух дверей. Внешнюю, вторую, дверь он слегка тоже прикрыл, с тем, что бы за его действиями не могла наблюдать любопытная секретарша.
Он знал, что племянник был частым посетителем этого кабинета и ориентировался в нем прекрасно. На столе стояли три телефона. Один из них был городской. Родин приник к внутренней двери и прислушался. Попутно он включил миниатюрный диктофон. Оставленный один в кабинете дяди, племянник около 10 минут не подавал признаков жизни и только потом Олег услышал робкие шаги и стрекот набираемого номера. Послышался быстрый сбивчивый шепот молодого Боговского. Тот, к кому он обращался, был назван только по имени отчеству: «Аркадий Абрамович. Беда!!! Меня поймали на тайнике с оружием. Где дядя? Надо что-то делать!!! Про ваш гараж они еще не пронюхали. Его срочно надо зачистить! Меня надо спасать, иначе я могу не выдержать прессинга со стороны следака. Меня обещают посадить в камеру с самыми отпетыми уголовниками. Что они там со мной сделают, понятно. Там я точно сломаюсь, и жизнь моя будет кончена!!!»
Спустя минуту он позвонил какой-то Оксане: «Оксана ты? Ты одна. …Можешь говорить? Понадежней спрячь сумку, которую я тебе оставил и никому ни под каким видом о ней не проговорись, особенно ментам. Может, маме отнесешь? … Ну, куда хочешь! Я попал, но думается ненадолго. Дядя спасет меня, и все будет как раньше. Только молчи. Я звоню из кабинета дяди, видимо тот уже все знает и предпринял шаги в отношении беспредела борзых следаков. …Всё! …Нет, всё потом… Я сказал потом. Говорить больше не могу. Возьми себе денег из кармана моей куртки. На первое время тебе хватит. Я не прощаюсь! … Давай делай, что я сказал. Поторапливайся!».
Родин подождал еще минут пять. В кабинете установилась гробовая тишина. Тянуть больше, видимо уже не имело смысла. Лимит отпущенного времени кончался. Секретарша, заподозрив неладное, беспокойно ерзала на стуле и все порывалась позвонить или выйти, но оперативник недвусмысленно давал понять, что ей не стоит этого делать. И вообще лучше не соваться не в свое дело. Родин сунул диктофон в карман и зашел в кабинет. Молодой человек, увидев вновь следователя, сжался на стуле как от удара. Он явно ждал не его, ждал момента кинуться в объятья всемогущего дяди, а тут такой облом. И кошмар его не собирался благополучно исчезнуть как дурной сон.
Передав задержанного оперативнику, он дал команду отвезти его вновь в райотдел и определить в свой кабинет, а сам быстро отдал необходимые указания по поводу звонков и срочным выездам по адресам, на которые звонил племянник.
Язвительно и с милой наивной улыбкой Родин попрощался с ничего не понимающей секретаршей, и переведя дух направился следом. Предстоял самый ответственный момент, новый допрос Андрея Боговского с учетом изменившихся обстоятельств.
Дорога заняла много времени из-за аварии в тоннеле под мостом на Иподромской. Симпатичная девушка на Витце, не справившись с управлением, зацепила опору поддерживающую мост, машину развернуло, и в нее въехала Ниссан-Цифиро. Молодая хозяйка безутешно плакала за рулем. Ее было по-человечески жаль, хотя он страшно не любил этих свиристелок-недоучек, что массово штамповали местные автошколы
