Шрифт:
Закладка:
На всякий случай я решил спросить у какой-то бабушки в платочке и плаще, держащей под мышкой болонку, где станция «Сухаревская», и услышал, что такой станции в метро вообще нет. Уже в отчаянии я спросил, как добраться до Института скорой помощи имени Склифосовского.
— Так тебе на «Колхозную»! — внезапно громким, уверенным и хорошо поставленным голосом сказала бабушка, наверное, бывшая преподавательница. — Проехал ты ее. Первый раз в Москве, что ли?
В Москве восьмидесятых? Да, первый раз. Сущая правда. Но не будешь же об этом говорить… «Колхозная?» Впервые слышу такое название.
— Сейчас «Красные ворота» будут, выйдешь и одну станцию назад проедешь. «Колхозная» будет, а там спросишь.
И тут меня осенило. Ну точно! Я, зумер, совершенно забыл, что раньше не только улицы, но и некоторые станции метро назывались совсем по-другому. Поблагодарив старушку, я доехал до «Колхозной», вышел наверх и довольно скоро добрался до места и подошел к регистратуре.
— Добрый день! — несмело сказал я, почему-то почувствовав себя маленьким нашкодившим детсадовцем перед воспитательницей. — Я к Матвею… Ремизову…
— А Вы ему кто? — бдительно поинтересовалась сотрудница регистратуры, молодая, но довольно суровая женщина в белом халате, окидывая меня взглядом с головы до ног. — И вообще: у нас карантин уже две недели. Никого не пускаем.
Я немного струхнул. Кажется, дама и немецкий танк в войну остановила бы таким взглядом. Теперь понятно, почему Валька не видел меня две недели. Скорее всего, он приходил в больницу. Не мог же он ни разу не навестить приятеля. Но его просто не пустили. Я растерялся. Не скажешь же: «Да я этого Матвея вообще не знаю, я — Алексей, его двойник, только немножко моложе, просто я вчера приехал на метро из будущего, живу в общежитии вместо него и сплю на его кровати, пока не разберусь, как вернуться обратно в 2024 год. А Вы, кстати, не знаете, как?». Мигом отправят в Кащенко. Да уж, кажется, никогда за всю свою жизнь я не врал столько, сколько за эти два дня. Ладно, попробую надавить на жалость.
— Родственник… давно не виделись… Мне сказали, что он попал в больницу. Пришел вот навестить. Я только на минуточку, пустите, пожалуйста, — без особой надежды проблеял я.
Тяжело вздохнув и не особо скрывая недовольства, строгая служащая начала перебирать картотеку. Я испугался: вдруг не поверит? У таких людей глаз наметан, они каждого видят насквозь. Еще бы! Каждый день выслушивать десятки историй в духе: «Я документы забыл, пустите к другу-приятелю, брату, свату…». Вдруг совершенно неожиданно для меня тон грозной женщины сменился с дежурно-будничного на сочувственно-материнский. Ничего не понимая, я поднял на нее глаза.
— Парень, ты это… не переживай сильно. Понимаешь, всякое случается… Жизнь — она такая. Вот, держи… — и она протянула мне какую-то справку с печатью.
Я машинально взял листок, слегка прищурившись, вгляделся в плохо отпечатанные на машинке буквы и прочитал следующее: «Ремизов Матвей Александрович, 1966 года рождения, скончался 10 октября 1986 года. Причина смерти — тяжелая черепно-мозговая травма, полученная вследствие дорожно-транспортного происшествия и несовместимая с жизнью».
Потрясенный, я не смог вымолвить ни слова.
Глава 4
«Склиф»
Полученное известие ударило меня как обухом по голове. Снова и снова я вчитывался в сухие официальные строчки, не веря своим глазам. Осознав, что изменить уже ничего нельзя, я отдал бумажку и продолжал молча стоять, как вкопанный. Наверное, со стороны я выглядел абсолютно растерянным и даже слегка сумасшедшим. Голова внезапно закружилась, пол стал уходить из-под ног, и я машинально схватился за деревянную стойку регистратуры. Парень скончался? Как так? Не может быть! Ему же всего девятнадцать! Это несправедливо, такого не должно быть!
Значит, я уже никогда не смогу поговорить со своим загадочным двойником или даже хотя бы посмотреть на него. Его действительно сбила машина, но у него было не просто сотрясение, а тяжелая черепно-мозговая травма, и он не смог выжить. Почему-то про это никому из близких сразу не сообщили. Тогда бы родители парня, конечно же, об этом знали и уже были здесь. А может, еще не успели сообщить, не дозвонились? Может быть, звонят на городской телефон, да они на работе. А мобильный? Стоп, какой мобильный? Сотовые телефоны у обычных людей стали появляться, когда я только родился. Значит, в мире Вальки и Матвея они появятся лет через двадцать пять, не раньше. Я все время забываю, в какое время я сейчас живу.
Но теперь это уже неважно. Факт остается фактом: шанса использовать единственную зацепку — найти Матвея Ремизова и попытаться расспросить — уже нет. Ну почему я решил идти к нему в больницу только сегодня? Нужно было в первый вечер отказаться пить «Агдам» с Валькой и бегом бежать на «Сухаревскую»… то есть на «Колхозную». В конце концов, выпить мы мы могли бы и сегодня, и в любой другой день. Студенты повод всегда найдут.
Хотя нет, и вчера ходить было бесполезно: получивший тяжелую черепно-мозговую травму и лежащий в реанимации парень вряд ли что-либо смог бы мне объяснить. Он, скорее всего, был без сознания и лежал в палате, весь в трубках и датчиках, под бдительным присмотром врачей. Попробуй остаться в сознании, когда тебя на полной скорости сбивает летящая машина! Но теперь погибший Матвей Ремизов, к сожалению, уже совершенно точно никогда и никому ничего не расскажет. Ему теперь всегда будет девятнадцать.
Женщина из регистратуры, которая к тому времени уже совершенно утратила всю свою строгость, напыщенность и «синдром вахтера», вдруг вскочила с места и подбежала ко мне, по-матерински погладила по плечу.
— Присядь, присядь, успокойся. Вот, выпей воды. Ну что же ты так? Понимаю, бывает… Подожди, я сейчас. Как тебя зовут?
— Алексей, — сказал я чистую правду. Вот уж никогда бы не подумал, что в этом мире я смогу безбоязненно представиться своим настоящим именем.
— Алексей? У меня второго сына тоже Алексеем зовут, Лёшенькой. В Афганистане сейчас служит, жду его, не дождусь. Полгода уже не видела. И писем два месяца нет. Невеста его тоже ждет. Возьми-возьми стакан, выпей. Вот так, хорошо. Тебе сколько
