Лицо ополченца исказилось от боли.

«Уже 3:0», — подумал Матрос и молча помолился за ребят, не отрывая взгляд от горящей колонны.

Ночь отступала, забирая за собой тревогу, но оставляя лишь печаль и скорбь в душах. Машины с бойцами сопротивления двигались в сторону Донецка, подбирая по дороге оставшихся в живых ополченцев.

Почему дали выйти колоннам, никто из бойцов не знал. Ходили слухи, что существовала некая договоренность между воюющими сторонами, но наверняка обо всем этом станет известно еще совсем не скоро.

Водяной с грустью смотрел на родительский дом, когда колонна проезжала Константиновку. Он чувствовал острую досаду. Чувствовал, что предает тех, кто в него верил. Чувствовал боль от того, что приходится отдавать родной город врагу без боя.

В тот вечер сопротивление должно было героически погибнуть в Славянске, став символом борьбы за русский мир, но судьба распорядилась иначе, дав каждому бойцу второй шанс.

Глава 4

Легко говорить о жизни и смерти, когда ты дома, когда есть работа и достаток. Но как смириться со смертью, когда она смотрит тебе прямо в глаза, пока дома ждет семья, которой ты обещал вернуться?

Все люди, поддержавшие референдум, рассчитывали на то, что война закончится через пару месяцев с приходом русских войск. В противном случае их ждало совершенно другое: доносы, увольнения, репрессии и аресты. Жизнь уже никогда не будет прежней.

Это касалось и семьи Матроса. Мысль о скором возвращении домой была слишком призрачной, а риск на поле боя самоубийственным — для близких он мог быть подобен смерти.

Еще поздно вечером, когда конвой выезжал из Славянска, Матрос позвонил жене:

— Собери все документы и деньги, а утром выезжайте с дочкой в Донецк. Будете жить с сыном.

Дальнейших слов не понадобилось. Матрос понимал, что, скорее всего, жена потеряет рабочее место, а дочке придется заканчивать школу в новом городе. Ополченец принял решение за всю семью, но нести эту ношу вместе с ним теперь придется каждому. Отец семейства грустил, что так подставил семью, но простая человеческая вера все же сохраняла надежду на то, что война закончится к концу лета.

На Ясиноватском посту часть ополчения повернула в сторону Донецка, а другая направилась в Горловку.

Отряд Моторолы отправился в Донецк. Матрос часто бывал в этом городе по рабочим делам и любил приезжать сюда с семьей, чтобы погулять по торговому центру.

«Как давно это было», — подумал Матрос, придерживая пулемет. Хотя еще около месяца назад он фотографировался на фоне русского флага, развевающегося на ветру над областной администрацией Донецка.

Еще целый и невредимый, центр Донбасса встречал ополченцев своим величием, а война напоминала о себе лишь взорванными машинами по дороге в аэропорт.

Конвой прибыл к зданию службы безопасности, которое было захвачено донецкими ополченцами еще весной. Никаких новых указаний, никаких приказов. Сплошная суета. Кто-то начал звонить родным, кто-то пошел купаться, а кто-то сидел на траве, глядя вдаль пустыми глазами и вспоминая события минувших дней.

Две тысячи бойцов, вышедших из окружения и получивших боевой опыт, занимались своими делами, пытаясь отвлечься от кричащих в голове мыслей. Почти у каждого на лице застыл немой вопрос, который некому было задать: «А что же дальше?»

Матрос чистил пулемет и слушал байки ополченцев о том, кто и как успел повоевать. Ему было приятно видеть, что у него были единомышленники. Впервые в жизни он ощутил принадлежность к чему-то важному. К чему-то, что выше денег и власти.

— Матрос тут? — крикнул кто-то из толпы.

— Я здесь, — ответил боец.

— Тебя там жена ищет.

Жена…

Правду говорят, что высшие силы связывают близких людей. Еще вчера ополченец был так далек от семьи, мечтал о встрече. Казалось, не было никакой другой жизни, кроме военной, но уже через десять минут отец и муж, обнимая жену и целуя своих детей, как мог спокойнее рассказывал близким о боях под Николаевкой.

Боец старался сдерживать подступающий к горлу ком. На глаза невольно наворачивались слезы. Матрос смотрел на родных ему людей и понимал, что, может быть, видит их в последний раз. Оттого эта встреча была особенно волнительной и важной.

Жена слушала мужа с замирающим сердцем. У нее дрожали руки, и каждый раз, когда Матрос вдавался в подробности боя, пульсировала вена на ее шее. Ей было очень страшно. Что ожидать от будущего, если завтра оно может наступить не для всех? Как справиться с этим напряжением? Как остановить сына, рвущегося вслед за отцом? Вопросы оставались без ответа. Женщина крепко прижимала к себе дочь, всматривалась в такие знакомые морщины родного человека, с которым уже больше двадцати лет шла одной дорогой.

Семейную идиллию прервал младший брат Матроса. Водяной начал обнимать родных, а потом с упоением рассказал, как нашел брата. Для него все уже не казалось, как зачастую бывает поначалу, увлекательной игрой, но он все еще искренне верил в скорую победу. А потом можно будет немного отдохнуть. Но именно немного. После войны работы — непочатый край.

— Командир зовет, — крикнул кто-то.

— Родная, мне надо идти, — сказал Матрос жене, целуя ее в щеку.

Женщина долго сдерживала комок в горле, зная о предстоящей разлуке, но более слез сдержать была не в силах и заплакала уже навзрыд. Сложно было разобрать, что она говорила. Горестно плача, она нашла в себе силы только прижаться к своему мужу так сильно, как могла. Казалось, ничто в эту минуту не могло оторвать друг от друга этих родных людей.

Суровый и мужественный по своей натуре, Матрос сам едва сдерживал эмоции. На кон было поставлено все, и эти объятия могут быть последними в его жизни.

— Ну, ты ведь можешь уйти? Уже ведь повоевал? Сейчас ведь уже все тут. Ты можешь уйти, и мы всей семьей уедем в Россию.

Больше всего Матросу хотелось оставить все и вернуться к привычной жизни. Дома ждал сад из роз, за которым он так кропотливо ухаживал последние полгода. А вечерами, закончив работу в саду, мужчина открывал гараж, в котором оборудовал самодельный тренажерный зал, и погружался с головой в тренировку, выполняя подход за подходом, усиливая упражнения. Но боец ответил:

— Родная, ты ведь понимаешь, что иначе нельзя? Кто, если не я? Все уедем, что ли?

Женщина продолжала плакать, а вместе с ней плакала и маленькая дочь. Молча стоял лишь двадцатидвухлетний сын. Он знал, что значит честь и достоинство для мужчины. Сын смотрел папе в глаза и верил в правое дело, за которое пошел воевать его отец. Он обнял мать, чувствуя,