А коль во МХАТ не попадет,

Раздавим поллитровочку,

Васёк в солдатики пойдет

Носить ружье-винтовочку.

Песня была тут же исполнена нами под мой аккомпанемент на гитаре (Володя тогда еще только учился этому немудреному искусству) его соседям по квартире и даже вызвала смех и похвалу в адрес авторов.

Он поступил в школу-студию МХАТа, и так как там учатся только четыре года, то мы одновременно окончили каждый свой вуз. Володя был принят в театр имени А.С. Пушкина и тут же уехал в Ригу на летние гастроли. Через несколько дней он позвонил и спросил, не хочу ли я приехать, можно прекрасно отдохнуть на Рижском взморье. Свободного времени у него навалом (всего три ввода в малюсенькие роли), так что будем купаться и загорать от души. Я согласился и через день выехал в Ригу.

Володя и еще несколько молодых актеров жили в гостинице «Метрополь», на первом этаже которой был очень уютный небольшой ресторан. Почти каждый вечер мы скромно ужинали там (денег у нас было в обрез), но засиживались частенько допоздна, когда музыканты, уже собрав свои инструменты, расходились и освобождали сцену.

Однажды Володя попросил разрешения у метрдотеля «побренчать» на пианино, тем более что ресторан к тому часу был уже полупустой. Тот разрешил. Но прежде чем рассказать, что произошло затем, небольшое отступление.

Нельзя сказать, что Володя «умел играть на пианино» в привычном понимании этих слов. Скорее «садился он за клавикорды и брал на них одни аккорды». Зачастую просто дурачился, аккомпанируя какой-нибудь смешной песне типа «Придешь домой, махнешь рукой, выйдешь замуж за Васю-диспетчера, мне ж бить китов у кромки льдов, рыбьим жиром детей обеспечивать» или что-то Вертинского, которого мы оба очень любили, но опять-таки пел не всерьез, а как-то занятно переиначивая его (вспомните эпизод из фильма «Место встречи изменить нельзя», где Жеглов — Высоцкий поет: «Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?»). Когда он приходил ко мне домой, то сразу садился за пианино и начинал что-нибудь бренчать. А так как со второй половины пятидесятых мы буквально заболели джазом, который тогда преследовался за «буржуазность», то бренчания Володи с некоторых пор стали не чем иным, как вольным переложением популярных джазовых песен. Любимым нашим певцом в то время был Луи Армстронг. И Володя стал петь «под Армстронга»… Он достиг таких вершин имитации, что начинало казаться, будто поет знаменитый негритянский трубач.

И это при том, что Володя абсолютно не знал английского языка, ни единого слова, кроме «йес» и «дарлинг» (в школе мы учили французский). Но как он имитировал! Люди, знавшие язык, в первый момент терялись и не могли ничего понять: вроде бы человек поет по-английски, и в то же время невозможно уловить ни слова. И когда наконец до них доходило, в чем дело, смеялись до слез. Кстати, этот тренаж «под Армстронга», видимо, выработал в дальнейшем ту удивительную хрипотцу, что придавала неповторимую силу и красоту тембру его голоса.

Итак, метрдотель разрешил «побренчать», Володя поднялся на эстраду, сел за пианино, взял пробно несколько аккордов и запел «Кис оф файэ» («Огненный поцелуй»), один из самых популярных шлягеров Армстронга. Люди за столиками сначала перестали «выпивать и закусывать», потом перестали разговаривать, а потом в ресторане наступила тишина, как в концертном зале. Официанты застыли там, где их застало пение, сидевшие за столиками развернули свои стулья так, чтобы удобней было слышать и видеть, мы, подыграв общей реакции, сидели молча, улыбались. Когда он закончил, ресторан разразился аплодисментами… Володя лишь на миг растерялся от такой «реакции зала», но тут же сделал жест, мол, «не надо оваций» и, улыбаясь нам, снова запел что-то «под Армстронга». А когда примерно через полчаса он встал и собрался спуститься со сцены к нам, эстраду окружили несколько человек, каждый кричал что-то свое, называл какие-то песни, прося их исполнить, имена каких-то певцов — короче, его «не отпускали»… Потом повторилось то же самое, и кто-то из ресторанных завсегдатаев даже протягивал неуклюжий лоскут тогдашней сторублевки. Володя вежливо отвел руку с деньгами, сказал: «На сегодня — всё», — и наконец оказался за нашим столиком.

В дальнейшем, когда Володя и наша компания только появлялись в дверях ресторана, официанты начинали бегать быстрее, напоминая кадры старой кинохроники, чтобы к моменту, когда начнется «концерт», работа уже не отвлекала от удовольствия слушать необычного певца.

А в один из таких вечеров, когда наша компания сидела в этом ресторане, нам было не до Володиных экспромтов — мы слушали пьесу Александра Галича «Матросская тишина» в исполнении Гены Портера, сокурсника Высоцкого по школе-студии МХАТа, которого тоже по окончании учебы взяли в театр имени А.С. Пушкина. Дело в том, что когда Гена еще был на третьем курсе, его пригласил театр «Современник», ставивший эту пьесу Галича, на роль главного героя в детстве. Драму поставили, но после генеральной репетиции запретили, и она в репертуар театра не попала. А пьеса была потрясающая, и Гена так ее полюбил — к тому же ему выпала удача репетировать с тогдашними ведущими актерами «Современника», — что выучил ее наизусть. И вот теперь один за всех действующих лиц играл нам ее. Я очень хорошо запомнил реплику, когда один из персонажей произносит слова: «Скажи, ты видел Стену Плача?» В этот момент Гена посмотрел куда-то вверх и как-то удивленно-растерянно сказал: «Ой, Александр Аркадьевич Галич». (Дело в том, что ресторан находился на полуподвальном этаже, и, войдя в него, надо было спуститься по небольшой лестнице вниз. И вот наверху, в дверях ресторана, появился неожиданно знаменитый писатель.) Галич тоже увидел знакомого актера и подошел к нашему столу. Гена его представил нам, а ему — нас. Александр Аркадьевич посмотрел на наш более чем скромный ужин, подозвал официанта и сказал: «Сегодня студенты гуляют. Принесите, пожалуйста, нам выпивки, закуски, да побольше».

И началось шикарное застолье…

Часа в два мы всей компанией поднялись в номер Галича. Расходиться не хотелось. Откуда-то появилась гитара, она тут же оказалась в руках Александра Аркадьевича, и мы услышали: «Облака плывут, облака, в милый край плывут, в Колыму…» А еще мне запомнилось, как он сыграл-спел «Течет речечка по песочечку, бережочек моет…». Но было уже поздно, и мы вскоре разошлись по своим номерам. Назавтра у Володи выдался свободный день, и мы с Александром Аркадьевичем пошли бродить по старой Риге. Он