Потом наступила очередь врача с тупыми вопросами о состоянии здоровья. Из бунтарских соображений поинтересовался:

— А если больной, то что? В больницу определите?

Доктор, на секунду оторвавшись от заполнения служебного бланка о моей персоне, глумливо ответил вопросом на вопрос:

— Ты, при поступлении, с правилами внутреннего распорядка ознакомился?

— Не успел.

— Ознакомился, — утвердительно отмахнулся он. — Когда ладошки на сканер прикладывал, пальчики откатывая. Заодно и расписался в том, что вся ответственность за приобретённые ранее болячки лежит на тебе, и к тюрьме ты претензий не имеешь. Раньше надо было о здоровье думать, до суда. Кто тебе мешал запастись больничными выписками?

Я промолчал, прикусив язык. Видел бы тот суд, док.

— Теперь поздно. Будешь умирать — выходим, если сможем. Во всех остальных случаях ты здоров... Хорош болтать! Подходи к рентгену. Посмотрим, что у тебя внутри.

Запечатлев мою начинку, врач дежурно отфутболил нового осужденного дальше по инстанции, напутствовав первой тюремной мудростью:

— При любых проблемах обращайся сначала к старшему по блоку. Он решит, куда тебя направлять.

Последним этапом обустройства значилась санобработка, совмещённая с хозяйственной частью.

Смахивало на казарму при вербовочном пункте: сначала душ из горького, пахнущего хвоей, дезинфектанта, следом — хмурый сотрудник, выдавший комплект нижнего белья, полотенце, гигиенический гель, безопасную бритву с зубной щёткой, оранжевую робу и тапочки. Моё старое, армейское барахло отправилось в зев утилизатора.

— Одевайся, — бросил хозяйственник. — Подстрижёшься в блоке.

Я провёл рукой по мокрым волосам. Зарос. На позиции не стригся, в камере «Юга» мастера элегантных причёсок тоже не нашлось. Привычная полоса, называемая сержантом Бо «ирокез» и являющаяся штатной причёской моего взвода, основательно вымахала в длину, подпираемая с боков свежей шерстью. Раньше, пока бегал от всех, наоборот, отпускал шевелюру, пряча чип за ухом, а в «Титане» плюнул на всё и вернул себе привычный вид.

— Освобождай помещение!

В длинном, широком переходе сопровождающие здоровяки затеяли инструктаж:

— Твой блок «А». Твои права узнаешь у старшего по блоку. Обязанности тоже. Ты — оранжевый. Существует три вида заключённых: синие — срок до пяти лет, зелёные — от пяти до десяти, и оранжевые — от десятки и выше. В чужие блоки не заходить. По первому требованию охраны прекращать любую деятельность. Слово администрации — закон, — я был далеко не первым, кто вынужденно пропустил ознакомление с внутренними правилами, потому понимал — следует запомнить всё сказанное. Второй раз повторять не будут. — Оранжевые считаются социально опасными. Им запрещается, — дальше следовал обширнейший перечень ограничений, судя по которому, более отверженного сукиного сына, чем я, в галактике не сыскать. Какие уж тут права... — Любое нарушение правил карается согласно тяжести содеянного. За драку — карцер. За нанесение телесных повреждений, кражу или лжесвидетельство — по уложению об уголовных преступлениях в рамках компетенции начальника тюрьмы. Тяжкие проступки влекут за собой новый срок, добавляемый к имеющемуся.

Так, под занимательную лекцию, я дошёл до своего нового дома — камеры № 119. Нумерация повторялась дважды: справа от решётки небольшими, аккуратными цифрами и в самой камере, на противоположной от перекрывающей вход решётки, стене. Там — под трафарет, оранжевыми, в тон робе, метровыми символами.

Вход почему-то оказался открыт.

— Оставь вещи здесь.

Моё бесплатное обиталище более всего походило на узкий, светлый пенал размерами два на пять метров. С двухъярусной койкой, неогороженным санузлом, совмещённым с рукомойником, знакомыми жёлтыми кругами на стене и полу, с полным отсутствием иной мебели. Обе койки выглядели свободными.

Бросив бельё на нижнюю, я попытался порадовать себя вожделенной водой, буквально чувствуя на губах влажную прохладу, однако резкий окрик охранника перечеркнул все планы:

— Потом обживёшься! К надзирателю!

С сожалением оторвал взгляд от крана. Попросить разрешения напиться?

Ну его... Не так уж и долго терпеть осталось. Интуиция подсказывала, что скоро всё закончится.

Выскочив в коридор, повернулся лицом к стене — одно из обязательных условий, узнанных по дороге: при передвижениях в сопровождении сотрудников администрации осужденный всегда, без напоминаний, стоит рылом к ближайшей вертикальной поверхности со сведенными за спину руками, если нет других распоряжений от служащих тюрьмы.

Только сейчас заметил — остальные камеры пустые. Видно, что в обитаемы, но вот хозяева отсутствуют. На работах?

— Привет, парни! — донеслось с дальней стороны блочного коридора. — Привели новичка?

— Наше почтение, Пай, — поздоровались мои сопровождающие с загорелым, пухлым мужчиной в тюремной униформе, косолапо спешащим к нам — углядел краем глаза. — Да, привели. Файл получил?

— И изучил. Давайте заканчивать. Побыстрее вас отпущу из нашей скорбной юдоли.

Предложение здоровякам понравилось. Они обменялись парой шуточек, по очереди попрощались и убрались восвояси, оставив меня стоять лицом к стене.

— Повернись.

***

Первое впечатление о надзирателе я посчитал ошибочным. На комплекцию повёлся, на свободный покрой формы, ну и внимательность подвела.

Пай не выглядел жирным рохлей. Напротив, его кряжистая, ширококостная фигура с толстыми от мышц руками и ногами, более всего подходила пожилому тренеру по борьбе, позабывшему о красивых кубиках пресса и спортивной осанке, но исправно выходящему на ковёр «размять кости».

Возраст — за пятьдесят, круглолиц, шеи почти не видно — голова сидит практически на плечах. Физиономия приятная. Рост — как у меня. Глаза — водянистые, блёклые.

— Я — старший надзиратель Пай. Ты — Маяк, — его нисколько не удивило моё имя. — Твоя камера 119, твой личный номер 2024А. На все обращения сотрудников отвечать с обязательного представления «Заключённый 2024А», и дальше по обстановке. Смотря что спросят.

Он достал из кармана белый прямоугольник с упомянутыми цифрами, протянул мне.

— Приклей на левую половину робы, пониже плеча. Вот тут, где у военных и полиции крепятся именные нашивки. Знаешь, где? — с сомнением уточнил надзиратель. Я кивнул, принял прямоугольник и пристроил его куда приказано. — При смене одежды — переклеишь. Без номера на глаза не попадайся. Доступно?

— Да, господин Пай.

— Религиозные пристрастия имеешь?

— Нет, господин Пай, — однако подумав, что держаться атеизма вечно я пока не готов, дополнил. — В настоящий момент — нет.

Шут его знает, как тут с верой в высшие силы. Может, особо упоротым поблажки дают?

— Отправление культовых обрядов в свободное время. Процесс молитвы согласуешь со мной. Никаких громких воззваний к Богу и его разновидностям. Молись про себя. Усвоил?

— Да, господин Пай!

Промахнулся. Верующим здесь сидится, как и прочим.