Шрифт:
Закладка:
Он принимает участие в ряде военных операций, доводит первые эшелоны гвардии до Плевны{83}. За боевые заслуги Воронцов получает орден Белого Орла с мечами{84}, по вскоре заболевает и покидает армию. В. С. Кривенко, много знавший о нем, со слов самого Воронцова связывал его болезнь с тем, что назначение в кавалерию Рущукского отряда было воспринято Воронцовым-Дашковым как несправедливое понижение в должности, укол его самолюбию: «Искусно занесенный удар больно отозвался на графе. Он вскоре действительно заболел и должен был уехать лечиться»{85}.
Блестящая карьера Воронцова-Дашкова, близость к цесаревичу не всем пришлись по вкусу.
Воронцов-Дашков принадлежал к партии цесаревича и должен был стать жертвой сложных взаимоотношений последнего с великим князем Николаем Николаевичем, главнокомандующим армией. Дело в том, что перевод цесаревича с должности начальника гвардейского корпуса, где Воронцов-Дашков был начальником штаба, в Рущукский отряд также рассматривался как понижение.
Отголоски этого события мы находим и в его письмах, адресованных цесаревичу. Воронцов лечится за границей, венские врачи обещают поправить его здоровье за неделю, с ним жена, которая скрашивает его вынужденную бездеятельность. Он следит за ходом военных, действий, систематически пишет Александру Александровичу, шлет наилучшие пожелания «от старого Гусара старому Шефу», поздравляет с Шипкой, Плевной: «Ура! Плевно взято. Душевно поздравляю Ваше Высочество и воображаю, какой у Вас и во всей армии восторг. Что за несчастие, что нога не позволяет быть около Вас! Много горя, слез и разочарований соединено с именем Плевна, и дай Бог этому горю забыться поскорее, но не дай Бог, чтобы когда-нибудь были забыты Плевенские уроки».
Желая, по-видимому, как-то смягчить обиду, цесаревич представляет Воронцова-Дашкова на должность начальника 2-й гвардейской пехотной дивизии с оставлением в прежних должностях. Граф отвечает ему из По-во-Томниковского имения: «Позвольте мне Вас искренне благодарить за представление; я в нем вижу Ваше доброе ко мне расположение и желание иметь около себя; вот что мне особенно дорого. Я в этот год (1878. — Д. И.-З.) сильно изменился и многое мне послужило хорошим уроком, честолюбие во мне убили, осталось только желание быть посильно полезным тем, кого люблю, если смогу к чему-нибудь пригодиться Вашему Высочеству — буду счастлив»{86}.
В 1878–1879 гг. Воронцов-Дашков много времени проводит в своем тамбовском имении — Ново-Томпиково. Это время вынужденного досуга. Он много занимается хозяйством, присматривается к окружающей его жизни, следит за развитием политической ситуации в стране.
Нужно сказать, что Ново-Томниково занимало особое место в жизни Воронцова-Дашкова. Он предпочитал его всем другим своим многочисленным имениям и поездкам за границу. При первой возможности уезжал туда, не изменив этой привязанности и тогда, когда стал одним из видных деятелей России. Кривенко, посетивший его однажды в Гамбурге на вилле «Imperial», куда он был послан по рекомендации врачей, услышал от Воронцова-Дашкова: «Лучше Томникова нет курорта». Он «любил здешнее приволье, любил широкий простор русских нескончаемых полей, заливных лугов и дремучих лесов. В представлении графа ни морские виды, ни швейцарские ландшафты не могли выдержать сравнения с родной ему русской черноземно-степной стихией, навевающей неизъяснимую чарующую прелесть»{87}. Если к этому прибавить его страсть к охоте и лошадям, то его привязанность станет еще более понятной.
Многое из того, что пришлось наблюдать Воронцову-Дашкову в деревне, он описывает в своих систематических корреспонденциях Александру Александровичу, называя их своими «тамбовскими рассказами»{88}.
Для России наступили тяжелые времена. В конце 70-х годов в стране резко обостряется политическая обстановка. Растет революционное движение… Самодержавная власть переживает кризис. Усиление политической реакции активизирует борьбу народников. Основным орудием борьбы народников («Народной воли») становится террор.
В ряду совершенных террористических актов — убийство С. М. Степняком-Кравчинским шефа жандармов И. В. Мезенцева. Общество вновь взбудоражено{89}. Известие об этом застает Воронцова-Дашкова в Ново-Томникове. «Жаль Мезенцева, — пишет он Александру Александровичу, — павшего жертвой слабости правительственных органов и вместе с тем необузданности административного порядка… Что ужасно — это безнаказанность убийства, совершенного днем на одной из главных улиц Петербурга, безнаказанность, показывающая слабость и. беспорядок в правительственных отправлениях». Убийство Мезенцева — повод, чтобы высказать свои соображения о положении в стране, и быть может, это первая для лас возможность как-то судить о политических взглядах Воронцова-Дашкова. Их основа — то, с чем пришлось ему столкнуться, живя в деревне. «Эта слабость, этот беспорядок виден и здесь, внутри России. Необузданность волости, своеволие судей, взяточничество, равнодушие земства — вот где настоящий корень революции, а не в нескольких тысячах недоучившихся мальчишек, у которых нет почвы под собой». Как видим, он пока еще недооценивает революционную силу народников. Впрочем, он сам же и объясняет причину этого: «Но, когда поживешь в провинции, в деревне, эта революционная организация кажется смешной и едва ли кто верит в ее силу»{90}.
Итак, казалось бы, названа основная причина революционного движения — волостное управление, «более всего требующее изменения». «Полуграмотный писарь ради штофа водки заставляет пьяного и безграмотного старшину делать все, что ему вздумается. Волостное правление и крестьянское общество обыкновенно решают дела по числу поставленных штофов или ведер, сам выбор в должности на водке… основан». Далее в письме шло описание ритуала выборов, в котором Воронцов-Дашков рисует страшную картину пьянства, самосуда мужиков и т. п.{91}Может создаться впечатление, что этот взгляд как бы изнутри суживает кругозор политического мышления Воронцова-Дашкова, низводя причины революционных настроений до масштабов одного лишь сегмента административно-политической системы.
Однако мы имеем свидетельство понимания Воронцовым-Дашковым коренных причин внутриполитического кризиса в России.
В 1881 г. в Лейпциге, в издательстве Ф. А. Брокгауза выходят «Письма о современном состоянии России. 1-го апреля 1879 — 6-го апреля 1880». Хорошо известно, кто их автор — Р. А. Фадеев, хотя в этом первом издании «Писем» автор не указан. Более того, в предисловии написано следующее: «Печатаемые ныне двенадцать писем о современном состоянии России были представлены… в смутный год с апреля 1879 по апрель 1880. Они писаны двумя одномыслящими лицами вместе, хотя подписывались лишь одним из них… Вероятно, письма эти остались бы еще долго под спудом, если б недавние сокрушающие события не вынудили нас считать делом совести — высказать наше мнение вслух». Таким образом, из предисловия явствует, что авторов было двое. В статье о И. И. Воронцове-Дашкове, опубликованной в седьмом томе «Энциклопедического словаря»
