Шрифт:
Закладка:
Мотор моментально заглох, но автомобиль, даже лишившись управления, продолжал двигаться. Его скользя, вынесло с трассы на обочину. Последовал глухой удар и машина завязла в обильной черноземной грязи. Сердце, казалась, лопается пополам. Я открыл дверцу и, теряя сознание, под целыми водопадами холодной воды, упал лицом в жидкую грязь. Меня окутала беспросветная тьма.
***
Разум мой, лишенный телесной оболочки, парил между небом и землей, между временем и пространством, в кромешном мраке. Вселенная была бесконечно пуста: в ней не было ни мыслей, ни боли, ни памяти - ничего. Все ушло, провалившись в небытие. Само время перестало существовать.
И вдруг как будто включили клавишу выключателя и все озарил свет. Мне показалось, будто я – ныряльщик, всплывающий со дна самого глубокого моря. Все ближе, ближе... Переплетенные линии нервов стали наподобие электрических проводков наполняться током души. Возник поток, подобный потоку электрической энергии.
Фух! Я внезапно ощутил свое тело, лежащее на соломенном матрасе, накинутом на доски. Гостеприимное тепло окутало меня, будто бы я морозной улицы заскочил в уютное натопленное помещение. Глаза мои еще были закрыты, но в ноздри шибанул густой запах заскорузлых портянок, старого пота, а так же гноя, крови и блевотины. К этим ароматам примешивался слабый дух плесени и раздавленных сороконожек. Кроме этого, у меня изрядно затекла спина.
Опа-понечки- попа! Я потянулся и, открыв глаза, рывком сел на своем ложе.
- Куды ты, ирод! Лежи уже спокойно. Доктор Ганс Христианович сказал, что ты уже умер и тебя пора отволочь в мертвецкую. Скоро солдаты из похоронной команды подойдут.
Я оказался в старинном, плохо побеленном глинобитном бараке, переполненный ранеными и умирающими. Сверху, на закопченных деревянный балках, провисали пучки соломы, которой была покрыта крыша.
На меня укоризненно смотрел пожилой усатый солдат, словно бы сошедший с экрана старых фильмов, посвященных героической обороне Севастополя во время Крымской войны.
Понятно, доктор сказал в морг, значит извольте пожаловать в морг. И никак иначе. Я ощущал изрядную легкость в своем теле, которое ощущалось мной цельным, энергичным и совершенно здоровым. Кроме множества застарелых царапин, уже большей частью заживших, ущерба моя тушка никакого не понесла. Или не совсем моя? Сквозила в ощущениях некоторая неправильность. Не люблю ощущение "дежа вю", а сегодня утром оно переживалось как нельзя остро.
Я, с грацией молодого леопарда, легко и пружинисто поднялся с койки и встал. Ошарашенный санитар смотрел на меня, крестясь.
Тут же мое тело словно бы пронзил электрический разряд. За какое-то мгновения волной нахлынули воспоминания. За долю секунды в голове пронеслись тысячи террабайтов информации. И пропали...
Что же... Я сегодня не такой, как вчера! Без долгих гаданий теперь я твердо знал, кто я, где я, и что я здесь делаю. И это требовалось обмозговать...
Но не здесь...
- Слышь, папаша! - поспешил я успокоить разволновавшегося санитара. - Перестань на меня таращится как на призрака. Что Ваш доктор, клизма немецкая, в медицине может понимать? Небось купил это место за взятку. А сам как вздорная старуха. Стоит человеку крепко уснуть, как этот паникер кричит: помер! Хорошо, хоть я вовремя проснулся. А то в вашем тифозном бараке и здорового быстро залечат. Смотри, отец, какая тут антисанитария! Пойду я, а то и в правду какую здесь болезнь подцеплю.
С этими словами я энергично направился к выходу. Ошарашенный старик что-то пробормотал о заведенных здесь порядках, но я его не стал слушать, а поспешил выбраться на свежий воздух. Родовой казак подчиняется только отцу, атаману, непосредственному командиру и никому больше. Остальные могут идти лесом! К тому же народ здесь все больше доверчивый и бесхитростный.
Снаружи я сразу оказался в гуще событий. Меня встретила панорама раскинувшегося вокруг большого военного лагеря, в котором обустроились десятки тысяч людей. Все было выдержано в старинном стиле первой половины 19 века.
Вытянутые по линейке палаток белые ряды этого мгновенно возникшего на равнине походного города протянулись без конца и без края. На сотнях костров воины готовили себе еду. Часто топливом для многочисленных костров служил сухой навоз вьючных животных, и запах стоял такой, что у меня запершило в горле.
Сотни телег стояли груженные или пустые. "Драгуны с конскими хвостами, уланы с пестрыми значками", сейчас в белых расхристанных рубахах, группировались кучками и правили свои клинки на ручных точилах. Сталь высекала из камня искры. Иногда мелькали фигурки всадников-азиатов, монголоидных калмыков или башкир.
Артиллеристы носили куда-то зарядные ящики. В парк доставлялись новые пушки. Возле некоторых палаток лежали боевые барабаны. По длинноствольным мушкетам со штыками, сложенными в пирамидки, или в козлах по три, можно было определить места расквартирования различных пехотных полков. Собравшиеся вокруг огня усталые пехотинцы горланили песни. Другие с маниакальным упорством точили штыки. Караулы охраняли периметр. Впечатление грамоздилось на впечатление, образ на образ.
К тому же, я уже знал, что сейчас, если я не пролежал в коме несколько месяцев, а судя по времени года это не так, у нас по-прежнему май 1828 года. И это казалось мне вполне нормальным.
Да, похоже на небесах, мне, за мой неистребимый оптимизм, дали второй шанс. Вернее нам двоим, мне и моему далекому предку Арсению Ежову. Впрочем, последний персонаж благородно снабдил меня необходимыми воспоминаниями и прочей информацией и более особо меня не докучал. Я ощущал себя Сергеем из будущего, без раздвоения личности и прочей шизофрении.
Я быстро зашагал через огромный человеческий муравейник, к месту расположения в лагере моего симбиота. А мой аватар, похоже, качался как олимпиец. Наследство мне досталось замечательное. Могучее тело слушается идеально, все рефлексы, навыки и мышечная память работает как отлично налаженный механизм. Получается два в одном, тело богатыря и ум ученого, обогащенный знаниями будущего на ближайшие двести лет. А тут и о двадцатом веке ничего не слышали,
