В глубине моего живота клубится беспокойство, и только спустя несколько секунд понимаю, что звук, который я услышала, был захлопыванием входной двери.

Я медленно сажусь и выскальзываю из-под одеяла. В моем организме бурлит адреналин, и я не сплю.

Кто-то только что был в моем доме.

Звук мог быть чем угодно. Это мог быть оседающий фундамент. Или, черт возьми, даже пара призраков. Но точно так же, как если ваша интуиция подсказывает вам, что должно произойти что-то плохое, моя подсказывает мне, что кто-то только что был в моем гребаном доме.

Это был тот человек, который стучал в мою дверь? Должно быть, да? Это слишком большое совпадение, чтобы незнакомец намеренно проделал путь в милю до поместья только для того, чтобы постучать в дверь и уйти. А теперь он вернулся.

Если он вообще уходил.

Шатаясь, я встаю с кровати, холодный озноб охватывает меня и покрывает кожу мурашками. Дрожа, я беру с тумбочки телефон и легкими шагами направляюсь к двери. Медленно открываю ее, вздрагивая от громкого скрипа.

Я нуждаюсь в том, чтобы Жестянщик смазал петли на моей двери, так же как и в храбрости Льва. Я дрожу как лист, но отказываюсь трусить и позволять кому-то свободно разгуливать по моему дому.

Щелкаю выключателем, и несколько работающих лампочек мерцают, освещая коридор ровно настолько, чтобы мой разум смог разыграть меня и представить людей-теней, живущих прямо за светом. И пока я медленно иду к лестнице, чувствую, что глаза с картин на стенах наблюдают за мной, когда я прохожу мимо.

Смотрят, как я совершаю очередную глупую ошибку. Как будто они говорят: «Глупая девочка, тебя сейчас убьют.»

«Смотри назад.»

«Они прямо за тобой.»

От последней мысли я задыхаюсь и оборачиваюсь, хотя знаю, что на самом деле за мной никого нет. Мой тупой гребаный мозг слишком изобретателен.

Эта черта характера чудесно помогает моей карьере, но я ни хрена не ценю ее в этот самый момент.

Ускоряя темп, я спускаюсь по лестнице. Сразу же включаю свет, морщась от яркости, которая обжигает сетчатку.

Лучше, чем альтернатива.

Я бы умерла на месте, если бы, обыскивая все вокруг с помощью единственного луча света, обнаружила кого-то, скрывающегося в моем доме таким образом. В одну секунду там никого нет, а в следующую — привет, вот он, мой убийца. Никакого, блядь, спасибо.

Не обнаружив никого в гостиной или на кухне, я поворачиваюсь и дергаю ручку входной двери. Она все еще заперта, а это значит, что тот, кто ушел, каким-то образом сумел запереть дверь заново.

Или они вообще не уходили.

Резко вдохнув, я прорываюсь через гостиную на кухню и бросаюсь к ножам.

Но тут в поле моего зрения попадает что-то, лежащее на островке, и я застываю на месте. Мой взгляд перескакивает на предмет, и с моих губ срывается проклятие, когда я вижу одинокую красную розу, лежащую на столешнице.

Я смотрю на цветок так, словно это живой тарантул, который смотрит прямо на меня и не решается подойти ближе. Если я это сделаю, он, несомненно, съест меня живьем.

Выпустив дрожащий вздох, я взяла цветок со столешницы и покатала его в пальцах. Шипы были отрезаны от стебля, и у меня возникает странная мысль, что это было сделано специально, чтобы уберечь мои пальцы от уколов.

Но это безумие. Если кто-то пробирается ночью в мой дом и оставляет мне цветы, его намерения прямо противоположны добродетельным. Они пытаются меня напугать.

Сжав кулак, я раздавливаю цветок в ладони и выбрасываю его в мусорное ведро, а затем возвращаюсь к своей первоначальной задаче. Я открываю ящик, столовое серебро громко звякает в тишине, а затем захлопываю его, выбрав самый большой нож. Я слишком зла, чтобы быть тихой и скрытной.

Кто бы здесь ни прятался, он услышит меня за милю, но мне все равно. У меня нет желания прятаться.

Сейчас я в ярости.

Мне не нравится, когда кто-то думает, что может просто вломиться в мой дом, пока я сплю наверху. И особенно мне не нравится, когда кто-то заставляет меня чувствовать себя уязвимой в моем собственном доме.

А потом иметь наглость оставить мне цветок, как чертов чудак? Может, они и сделали эту розу бессильной, обрезав ее шипы, но я с радостью покажу им, что роза все еще смертельно опасна, когда ее запихивают им в глотку.

Я тщательно проверяю главный и второй этажи, но не нахожу никого, кто бы меня ждал. Только когда оказываюсь в конце коридора на втором этаже и смотрю на дверь, ведущую на чердак, мои поиски обрываются.

Я застыла на месте. Каждый раз, когда я пытаюсь заставить себя идти вперед, ругая себя за то, что не обыскала все комнаты в поместье, я не могу заставить себя двигаться. Все мои инстинкты кричат мне, чтобы я не подходила к этой двери.

Что я найду что-то ужасающее, если подойду.

Чердак был местом, где бабушка часто уединялась, проводя дни наверху за вязанием, напевая какую-нибудь мелодию, а летом на нее со всех сторон дули несколько вентиляторов. Клянусь, иногда я слышу эти мелодии с чердака, но никогда не могу заставить себя подняться туда и посмотреть.

Это подвиг, который, видимо, не удастся совершить и сегодня. У меня не хватает смелости подняться туда. Адреналиновые пары иссякают, и усталость тяжелым грузом лежит на моих костях.

Вздохнув, я волоку ноги на кухню, чтобы взять стакан воды. Выпиваю его в три глотка, затем наполняю и снова опустошаю.

Я опускаюсь на барный стул перед островком и, наконец, откладываю нож. Тонкий слой пота увлажняет мой лоб, и когда я наклоняюсь и упираюсь им в холодную мраморную столешницу, по всему телу пробегают мурашки.

Человек ушел, но мой дом, не единственное, куда он вторгся сегодня ночью.

Теперь они в моей голове, как они, блядь, и хотели.

— Кто-то вломился в мой дом прошлой ночью, — признаюсь я, зажав телефон между ухом и плечом. Ложка звенит в керамической кружке, пока я помешиваю кофе. Это уже вторая чашка, а мне все еще кажется, что у меня гантели для глаз, и мои веки проигрывают в тяжелой атлетике.

После ухода гада прошлой ночью я не могла снова заснуть, поэтому прошла по всему дому, проверяя, заперты ли все окна.

Обнаружение того, что они были заперты,