— Где моя выпивка, сука? Я слышу шепот и прочее дерьмо, — громко зовет Дайя со второго этажа.

— Иду! — кричу я в ответ, мой голос срывается.

Я иду обратно на кухню, продолжая искать, как будто там есть червоточина в другую вселенную и чудак может выскочить в любой момент.

Справа от кухни есть вход, который соединяется с коридором по другую сторону лестницы. Из глубины этого входа льется темнота. Человек может находиться в этом коридоре, скрываясь от глаз. Или даже прячется в одной из спален, ожидая, пока я пройду мимо.

Еще один всплеск адреналина проносится по моей крови. Я могу оказаться одной из тех тупых сучек, которых можно увидеть в фильмах о привидениях, когда они идут на расследование, и на которых хочется кричать и кричать за их глупость.

Неужели я действительно хочу встретить возможную смерть таким образом? Глупая девчонка, которая не может просто выбежать из дома или позвать на помощь? Или меня запугает какой-то придурок, который думает, что может входить в мой дом, когда ему вздумается? Пить виски моего деда. И оставлять улики, как будто им все равно, если их поймают.

Это заставляет меня задуматься — а стоит ли им вообще прятаться? Очевидно, у них есть способ проникнуть в дом незамеченными. Какой смысл прятаться в спальне или темном коридоре? Они могут легко подкрасться ко мне в любой момент. Приходить и уходить, когда им вздумается.

Это знание вызывает во мне явную злость и в то же время беспомощность. Что толку менять замки, если они и так не помеха?

Глубоко вздохнув, я решаю сыграть роль тупой сучки. Схватив нож, я обыскиваю весь дом, сохраняя тишину и легкие шаги. Я не хочу сейчас пугать Дайю, если мне это не нужно.

Ничего не найдя, я возвращаюсь на кухню, беру розу, отрываю лепестки от стебля и бросаю их в пустой стакан.

Часть меня почти надеется, что они вернутся, чтобы увидеть мой маленький шедевр.

— Не буду врать, я боюсь за тебя, — признается Дайя, задерживаясь перед дверью. Она провела весь день, убираясь в доме вместе со мной. Я арендовала мусорный контейнер, и мы загружали его до тех пор, пока никто из нас не мог поднять руки.

Через десять часов и несколько поездок в «Гудвилл» мы закончили уборку поместья. Мои бабушка и дедушка никогда не были барахольщиками, но очень легко накапливать безделушки и предметы, которые, как вы думаете, вам понадобятся, но никогда не пригодятся.

После смерти бабушки, моя мама перебрала весь дом и либо продала, либо пожертвовала большую часть вещей. В противном случае это могло бы занять недели, если не месяцы.

— Не надо, я справлюсь, — говорю я.

Прошла большая часть дня, но, выпив еще несколько коктейлей, я набралась смелости и рассказала Дайе о стакане с виски. Было бы неправильно скрывать, что кто-то приходил в мой дом, пока она была в нем. Было бы нечестно не дать ей возможность уйти.

Она, конечно, испугалась, а потом весь остаток дня пыталась убедить меня остаться у нее. Я не сдвинулась с места. Я устала от попыток людей выгнать меня из этого дома. Сначала мои родители, а именно моя мать, а теперь какой-то больной ублюдок, которому нравится быть гадом.

Мне страшно, но я также глупа.

Так что я не уйду.

Честно говоря, я была удивлена тому, что Дайя осталась в поместье. Ее глаза были хитрыми, и она, наверное, несколько тысяч раз произнесла фразу «Что это за шум?»

Но с тех пор у нас не было ни одного инцидента.

Теперь она задерживается у моей двери, отказываясь оставить меня здесь одну.

— Позволь мне остаться с тобой, — повторяет она в миллионный раз.

— Нет. Я подвергаю тебя опасности.

Она щелкает пальцами, в ее зеленых глазах вспыхивает гнев.

— Видишь, вот оно. Это гребаная проблема. Если ты считаешь, что я в опасности, если останусь здесь, то что это значит для тебя? — Я открываю рот, чтобы ответить, но она прерывает меня. — В опасности! Значит, и ты в опасности, Адди. Зачем тебе оставаться здесь?

Я вздыхаю и провожу рукой по лицу, все больше расстраиваясь. Это не вина Дайи. Если бы роли поменялись, я бы тоже сходила с ума и сомневалась в ее здравомыслии.

Но я отказываюсь бежать. Не могу это объяснить, но мне кажется, что я позволяю им победить. Я вернулась в поместье Парсонс всего неделю назад, а меня уже выталкивают из него.

Я не могу объяснить, почему у меня есть потребность держаться за это. Испытать этого загадочного человека. Бросить им вызов и показать, что я их не боюсь.

Хотя это большая, блядь, ложь. Я абсолютно напугана. Однако так же упряма. И, как уже было установлено, глупая. Но сейчас я не могу найти в себе силы заботиться об этом.

Спросите меня позже, когда они будут стоять над моей кроватью и смотреть, как я сплю, тогда я буду чувствовать себя по-другому, я уверена.

— Со мной все будет хорошо, Дайя. Я обещаю. Я буду спать с мясницким ножом под подушкой. Забаррикадируюсь в спальне, если придется. Кто вообще знает, вернутся ли они?

Мой аргумент слаб, но я полагаю, что в данный момент даже не пытаюсь оправдаться. Я не собираюсь уходить.

Почему, находясь в общественных местах и социальной обстановке, мне хочется поджечь себя, но когда кто-то вламывается в мой дом, я чувствую себя достаточно храброй, чтобы остаться?

В моей голове это тоже не имеет смысла.

— Я не чувствую себя нормально, оставляя тебя здесь. Если ты умрешь, вся моя жизнь будет разрушена. Я буду жить в страданиях, мучаясь вопросами «что, если». — Со всей драматичностью, которой она научилась в театре, она смотрит в потолок и задумчиво подносит палец к подбородку. — Была бы она жива, если бы я просто вытащила эту суку из дома за волосы? — спрашивает она вслух капризным голосом, насмехаясь над своим возможным будущим «я» и надо мной.

Я хмурюсь. Мне бы не хотелось, чтобы меня вытаскивали за волосы. Мне понадобилось много времени, чтобы отрастить их.

— Если они вернутся, я немедленно позвоню в полицию.

Она в отчаянии опускает руку и закатывает глаза, ее манеры пропитаны нахальством. Она злится на меня.

И это понятно.

— Если ты умрешь, я буду очень зла на тебя, Адди.

Я слабо улыбаюсь ей.

— Я не собираюсь умирать.

Я надеюсь.

Она рычит, грубо хватает меня за руку и притягивает в яростное объятие.