Шрифт:
Закладка:
Так что с рассветом я отправилась к человеку, которого выбрала бы. В пустых казармах было мрачновато. Зяблики и воробьи, редкое зрелище в наши дни, пели в центральном саду, не заслуживавшем этого громкого имени. Скорее это было неровное, каменистое скопление растений и цветов. Под сенью склонившегося кипариса сидел самый могущественный человек в Аланье, раб по имени Като. Вернее, паша Като.
Великолепный титул для раба, но мой лучше, и я тоже не свободна. Паша Като держал в точеных руках целую ветку фиников.
– Султанша, – привстал он при моем появлении, затем небрежно сел обратно на ствол дерева.
У него была угольно-черная кожа химьяра и акцент, который я находила мелодичным.
– Уйдите, – сказала я сопровождавшим меня гулямам, не собираясь пока говорить.
Конечно, Като величайший из гулямов, а значит, оставить меня с ним безопасно. Но моя охрана была верна Кярсу, а не Като. Тем не менее они оставили нас наедине, встав у арочного входа, вне пределов слышимости, но в пределах видимости.
Като поднял голову и ухмыльнулся. К зубам прилипли кусочки финика.
– Меня ты тоже отхлещешь своим жестким язычком?
– Сидишь тут, дуешься, – неодобрительно покачала я головой. – Это отвратительно. Возьми себя в руки. Враг у ворот. Может, это к лучшему, что Кярс не взял тебя с собой.
Он показал мне язык.
– Вот такой порки мне и не хватало, чтобы почувствовать себя лучше.
Мне хотелось взять камень и расколоть его лысую башку. Но он был единственным человеком, без которого мой план не сработает, и мне пришлось снести грубость.
– Ты просто жалок. Тамаз заметит твое отсутствие. Ты потеряешь свой пост.
– Уже потерял. Мои солдаты отправились на запад сражаться с неверными без меня. А я только что получил эту должность после смерти моего дорогого друга. Видишь ли, Баркам и его мерзкий сынок Хадрит, а также с десяток визирей, которых я могу назвать поименно, ненавидят меня, и все потому, что я отказался выполнять их приказы. Баркам или, возможно, Хадрит, если я и вправду так слаб, как мне кажется, скоро убьет меня или отправит умирать на какой-нибудь рудник.
Он говорил не как самый могущественный человек Аланьи. Поскольку им не был… пока. Мне еще предстояло его возвысить.
– Правда? И стал бы Кичак дуться из-за этого как девчонка?
Теперь он ткнул в меня пальцем, будто хотел пронзить грудь:
– Не изображай, будто ты его знала. Он был героем для всех нас. И умер от рук какого-то мелкого колдуна в Сирме.
– А как умрешь ты? Подумал об этом? Если бы подумал, не стал бы тратить сегодня время на обжорство.
Он встал и даже не отряхнул с кафтана траву.
– И не стану тратить его на препирательства с девчонкой, похожей на мою первую. – Он подошел ближе, его дыхание пахло горьким южным варевом. – Так много лет назад в домишке, выходившем на гладкое море Ям-сап. Как же она стонала. – Он облизал губы. – Я не прочь послушать еще раз, прежде чем меня убьют.
Я дала бы ему пощечину, но только глупцы могут бить загнанного в угол льва.
– Тебе известно, что я возлюбленная наследного принца и мать будущего шаха. Как смеешь ты изрыгать подобную грязь?
Он рассмеялся.
– Хочешь, чтобы я звал тебя султаншей каждый раз, как пустишь ветры, не надо было приказывать им уйти, – он указал на гулямов, ждавших у входа. – Когда никто не слышит, я буду говорить только правду. Ищешь цветочки? Тогда ты пришла не в тот сад.
Вот поэтому он мне и нравился. Като казался преданным, но я была готова поспорить, что он заберет все что угодно, если это сойдет ему с рук. Я на это рассчитывала.
– Когда перестанешь себя жалеть, предлагаю тебе вот что. В хижине с тростниковой крышей в Глиняных переулках прячется один человек. Я скажу тебе точно, где он. Арестуй его и приведи к шаху. Сделай так и снова станешь героем. Вот так. – Я щелкнула пальцами.
Като выплюнул финиковую косточку.
– Что за человек? Кто он? С чего бы мне…
– Сделай это, – твердо сказала я. – Когда я в последний раз давала тебе совет, шах повысил тебя до командующего аланийскими гулямами. Уже позабыл?
– И что толку, если мои враги нашептали твоему благоверному, и он приказал мне остаться. Думаешь, солдаты следуют за титулами? Они следуют за тем, кто проливает вместе с ними кровь, убивает вместе с ними и гадит в ту же канаву.
На это я тоже рассчитывала.
– Я кое-что знаю о людях и за чем они следуют.
– Не люди, а солдаты.
Я вздохнула. Като был окровавленным кинжалом, но о мои доспехи затупится любой клинок.
– Все люди – солдаты, когда на карту поставлено многое. Кое за кем они пойдут скорее, чем даже за братьями, отцами, правителями и богом. Знаешь, за кем?
– Ха, тебе сколько лет, девятнадцать? В этом возрасте кажется, что знаешь все на свете.
Я выхватила у него ветку с финиками и отбросила в сторону.
– Они пойдут за победителем. И ты им станешь, если послушаешь моего совета.
Като ухмыльнулся, показав пятна от фиников на прекрасных белых зубах.
Идя к выходу, я пнула ногой одну из финиковых косточек, которую выплюнул Като. Затем наклонилась, чтобы отряхнуть туфли, и подняла ее одним быстрым движением. Конечно, никто не заметил.
На завтрак я надкусила персик и выпила глоток слишком соленого айрана, от которого у меня остались белые усы. Приняв ванну и надев свою самую коричневую парчу, я взялась за дело.
До того как все это началось, до того как меня вырвали из моего мира и привезли сюда, я не понимала притягательности чего-то столь простого – уединения. Одиночества. Когда малыш Селук уснул, а в комнате не было ни служанок, ни евнухов, ни нянь, я заперла дверь и залезла в шкаф. Шелк висевшей на вешалках одежды касался лица и волос. Сквозь единственное отверстие, которое я проделала для
