из рук буржуазии; для Церетели задача и цель революции была в том, чтобы демократия, не принимая власти в свои руки, путем хитрых компромиссов и осторожных шахматных ходов заставила враждебную ей стихию буржуазии, против своей воли, работать ей на пользу. Эта хитрая и холодная «восточная дипломатия» (как называл тактику Церетели и Чхеидзе покойный Плеханов) скрашивалась в выступлениях Церетели красотой его личности, окруженной ореолом мученичества. Он ведь появился в революционный Петроград, в буквальном смысле слова, из «глубины сибирских руд», и на его лице еще был виден отпечаток тюремной бледности… Но по своему истинному содержанию и смыслу его киевская речь, как и другие его речи, была все-таки порождением не душевного порыва, а марксистской дипломатии.

В первый вечер в парадном зале дворца Церетели выступал еще до переговоров с украинцами. Поэтому он не сказал ничего определенного по самому больному для нас вопросу. Следующий день (кажется, это было 1 или 2 июля) приехавшие министры совещались с представителями Рады, и к вечеру Церетели сообщил нам о соглашении, которое было достигнуто. По этому соглашению, которое еще нуждалось в ратификации со стороны Временного правительства, Генеральный секретариат получал функции краевого исполнительного органа, а Центральная Рада становилась законодательным центром автономной провинции; оба учреждения должны были быть пополнены представителями «национальных меньшинств» — в первый раз мы услышали тогда это слово. И в тот же вечер, в присутствии Церетели и Терещенко и при участии Винниченко, мы занялись конструированием новорожденной автономной Украины и ее местного правительства. Помню тяжелое впечатление, которое произвело на меня то, с какой легкостью и быстротой «отвалили» Украине десяток губерний. И помню, что уже тогда все присутствовавшие представители отдельных партий и групп явно интересовались больше всего тем, сколько мест каждая из них получит в Раде…

Все киевские партии, в том числе и кадеты, одобряли достигнутое соглашение, хотя почти все смотрели на него как на неизбежное зло. Как известно, в самом Временном правительстве на почве украинского вопроса произошел тогда же кризис, и министры-кадеты (Шингарев, Мануйлов и кн. Шаховской) вышли из его состава. Но дело было сделано, а последовавшее затем в Петрограде восстание большевиков, хотя оно и было подавлено, все же не могло не упрочить впечатления, что Временное правительство слишком слабо, чтобы сопротивляться украинскому сепаратизму.

В результате создавшегося у нас после отъезда Церетели нового положения, перед киевской общественностью встали новые вопросы и тревоги. В том же ночном заседании, в котором мы «с кондачка» устанавливали границы будущей автономной Украины, была избрана небольшая комиссия, которой было поручено вести переговоры с Радой о количестве представляемых «меньшинствам» депутатских мест. Не знаю, очень ли неискусно велись эти переговоры, но в результате различных этнографических исчислений мы получили 30% мест, а один украинец (впрочем, не очень надежный) говорил мне впоследствии, что его друзья согласились бы дать 35%. Вообще в настроениях наших революционных главарей произошел внезапный надлом. Легкомысленное пренебрежение ко всему украинскому с неприятной быстротой сменилось полной резиньяцией[24] и сознанием своего бессилия. «Теперь уже не только украинцы, но и остальные политиканы наши, — писал я вскоре затем в одном письме от 15 августа 1917 года, — оказались ярыми сторонниками автономии и требуют проведения ее немедленно, без Учредительного собрания». Едва ли было достаточно оснований для столь решительной перемены фронта, главным виновником которой я считаю бундовца М.Г.Рафеса[25]. И я подозревал, что в то время сами украинцы еще не считали себя такими могучими и непреодолимыми, какими они вдруг представились их вчерашним господам и менторам…

Но, так или иначе, восемнадцать мест в Раде было получено. Предстояло их распределить между всеми неукраинскими организациями и партиями. И тут, как водится в таких случаях, началась торговля, подкапывание друг под друга и интриги. Рафес, который приобретал все больше и больше значения, пустил здесь в ход всю свою энергию; и можно сказать, что утвержденное в конечном результате распределение мест было в общих чертах произведено по его проекту, причем даже случайная ошибка в наименовании одной еврейской партии перешла из его записной книжки в текст официального протокола.

Окончательная схема представительства «меньшинств» в Раде, принятая на соединенном заседании Исполнительного комитета со всеми заинтересованными организациями, была следующая (воспроизвожу ее по памяти)[26]:

Общероссийские организации: Исполнительный комитет — 1, Совет рабочих депутатов — 2, Совет военных депутатов — 2, Всего 5; Общероссийские партии: К.-д. — 1, С.-д. (меньшевики) — 2, С.-д. (большевики) — 1, С.-р. — 2, Всего — 6; Еврейские партии: Бунд — 1, Объединенные социалисты — 1, Поалей-цион — 1, Демократическое объединение — 1, Сионисты — 1, Всего 5; Польские партии: Демократический централ — 1, P.P.S.[27] — 1, Всего — 2. Всего представителей меньшинств — 18.

Внепартийные национальные организации — Совет объединенных еврейских организаций города Киева, Польский исполнительный комитет — были от представительства в Раде отстранены.

Через несколько дней состоялось торжественное заседание Рады с участием представителей меньшинств, которые, каждый на своем языке, славословили воцарившееся национальное примирение. Это последнее было со стороны украинцев ознаменовано изданием Второго универсала, в котором констатируется победа украинского движения над своими московскими супостатами.

С этого дня центр политической жизни города Киева переместился из дворца (где продолжали заседать Исполнительный комитет и советы) в Педагогический музей — место собраний новорожденного украинского парламента. Однако около того же времени возник в Киеве новый общественный центр, которому предстояло олицетворять демократическую оппозицию — сначала против Рады, затем — против большевиков и, наконец, против гетмана: я говорю о вновь избранной на демократических началах Городской Думе.

На выборы в Городскую Думу мне пришлось идти от тех же еврейских организаций, которые я представлял в Исполнительном комитете. Избрание в Исп. комитет и напряженная работа в нем не освободили меня от забот и хлопот по секретарству в Совете объединённых еврейских организаций. Как и прежде, мне приходилось руководить всем делопроизводством и канцелярией Совета, участвовать во всех заседаниях пленума и бюро, нести на себе значительную долю забот и ответственности по исполнению всех принимаемых решений. Особенно много работы и волнений было в связи с созывом и руководством «Областного еврейского совещания», состоявшегося в Киеве 9, 10 и 11 мая 1917 года.

Идея созвать областной еврейский съезд возникла в первые же дни существования Совета. Уже в начале апреля была установлена программа съезда, назначен срок и разосланы приглашения.

Наш призыв встретил в провинции очень живой отклик. Всего съехалось около 300 делегатов[28], и интерес к съезду, как на местах, так