Шрифт:
Закладка:
Прямо в скайпе мы начали придумывать свою больницу.
– И было бы здорово, чтобы там было большое кафе с круглыми стенами!
– И клетки с птицами! Кто хочет, может покормить птицу!
– И еще игровая комната: шахматы, шашки, телевизор с мультиками, книжки, раскраски всякие, лего!
– И чтобы была комната со специальными тренажерами!
– А потолок можно расписать звездами и планетами! В планетарий ходить не нужно!
– И чтобы всем давали наушники – слушать музыку. Я бы даже классическую послушал…
Нам стало грустно. Ясно же – такая больница появится, только если мы сами ее построим. Что будет не очень скоро, учитывая наш возраст.
– Слушай, – сказал я. – Помнишь, ты говорил, у тебя в палате все плачут?
– Конечно помню.
– Вот как-то надо сделать так, чтобы они не плакали. Чтобы у них была надежда. И чтобы им было с кем поговорить.
– Они не будут ни с кем разговаривать. Я пробовал.
– Тогда пусть пишут! Пусть пишут письма про то, что с ними произошло! И мы им будем отвечать! А потом они сами друг другу будут отвечать! Давай сделаем такой клуб для общения!
– Вообще, – сказал Алексей после долгой паузы, – идея классная. Давай думать. Для начала заведем общую почту. Я даже адрес придумал: сложим две наши фамилии – Калинин и Веревкин – и получится kaver.
А потом мы подумали, что надежда – это не только когда тебя поддерживают. Надежду надо увидеть. Немного подбодрить свой организм, чтобы он мог держаться, пока ему плохо.
– Чего никогда не бывает в больнице? – рассуждал Алексей. – В больнице никогда не бывает праздников. Как на вокзале – нужно переждать, перетерпеть. Невесело там.
– Точно! – Я понял его мысль. – Нам нужен праздник!
– Мои Инна с Сашей запросто подключатся.
– Мне, кроме бабушки, особо подключать некого. И она сейчас делает трудный жизненный выбор между йогой и танцами. Поэтому я не уверен, что смогу кого-то подключить. Но я попробую.
И мы попрощались с намерением изменить жизнь в больнице.
Как раз было воскресенье, и в доме пахло пирогами.
Я дождался, когда бабушка накормит Валерия до потери пульса, и гордо подъехал к столу. После пирогов Валерий почти не напоминал боевой эсминец, скорее маленький домашний катерок.
– Мне нужно с вами посоветоваться, – сообщил я таким тоном, чтобы не возникло сомнений в том, что дальше будет серьезный разговор.
Бабушка и Валерий смотрели на меня испуганно, но внимательно.
И я выложил им наш с Алексеем план. Мы должны, должны во что бы то ни стало хотя бы чуть-чуть и ненадолго, но украсить жизнь больницы. Потому что как никто другой знаем, как там может быть плохо. И потому что, если ребята, которые там оказались, хотя бы на пару часов на что-то отвлекутся и чему-то порадуются, им наверняка станет легче. И кого-то мы наверняка отвлечем в самую трудную для него минуту, когда он готов будет сдаться и не бороться дальше. И чья-нибудь усталая мама во всем черном вспомнит, как это приятно – улыбаться. Окна от пола до потолка мы, конечно, не прорубим, но что-то же можем сделать!
– И еще нужно дядю Игоря позвать. Больнице нужны компьютеры.
Я тараторил, кидал все идеи в одну кучу, боясь, что меня остановят и разобьют мою речь каким-нибудь взрослым аргументом. Но бабушка с Валерием молчали и слушали.
Наконец я выдохся, и в кухне повисла пауза.
Тишина смешивалась с запахом пирогов, самым домашним запахом на свете. Я не смог ее вынести, отломил от пирога краешек и принялся его жевать, ожидая, что же мне скажут. В конце концов, они должны понимать, что, кроме них, мне не к кому обратиться.
Тут бабушка произнесла:
– Да… Взрослеет мальчик…
А Валерий неожиданно зажегся:
– Послушайте! Вы помните, как мы все встретились?
Мы, конечно, помнили.
– А что, если нам пригласить в больницу какой-нибудь уличный театр? Я могу разузнать по своим каналам.
– Точно! – завопила бабушка. – Давайте пригласим клоунов! С патефоном!
Ей лишь бы потанцевать.
Через полчаса на кухне стоял дым коромыслом. Бабушка размахивала полотенцем и представляла в лицах, как дети из больницы будут общаться с клоунами и мимами. Валерий звонил своим знакомым, узнавал, как получить разрешение на концерт. Приехал дядя Игорь и тоже куда-то звонил. Я пытался перекричать их всех и вообще был на седьмом небе от счастья. Мою идею не отвергли, не отмели – «своих забот полно», – а приняли как родную. Я смотрел на них, моих взрослых, готовый одновременно разрыдаться или броситься их обнимать. Потому что это оказалось ни с чем не сравнимым чудом – получить помощь от своих.
И когда я уже склонялся к пункту «разрыдаться», затрещал звонок домофона. Приехал мой папа.
15
Раз в месяц папа приезжает нас навестить. Обычно он сидит минут десять со мной в комнате и еще полчаса на кухне с бабушкой. Потом уезжает. Иногда он привозит какое-нибудь угощение, вроде торта с кремом, или подарок для меня, но даже тогда его визит мало напоминает праздник.
Вот и сейчас папа прошел на кухню, наскоро приобнял меня, покосился на Валерия и сел на краешек табуретки, как стрекоза на камыш – чуть что не так, и вспорхнет. Было видно, что он, папа, мрачнее тучи. Что-то его глодало изнутри, и очень скоро мы должны были узнать, что именно.
Да он и не старался сдержаться.
– Это вы прислали Владу фотографию Кости? – сурово спросил он у бабушки.
Бабушка растерялась. Вид у нее сделался виноватый. Хотя я-то прекрасно знал, что никакой фотографии она не присылала.
Они были как туча и облачко. Папа грозный и какой-то тяжелый. А бабушка тихая и невесомая. И с каждым мгновением она становилась всё меньше. Я уже испугался, что она совсем растворится или превратится в маленькую птичку, вроде колибри, и, взмахнув крылышком, вылетит из этого разговора, из этого дома, из этого дня. По крайней мере, на лице у нее было написано: «Как мне всё это надоело!», а ведь еще несколько минут назад она вся светилась от радости и вдохновения.
Единственным человеком, который мог бы защитить бабушку, был
