Он потупил взгляд.

— Прости, что опоздал.

— Да пошёл ты со своими извинениями! — я со всей злости швырнула в него подушку. — Лучше бы я не воскресала, чем проходить через это унижение снова!

Серафим замер, широко раскрыв глаза. В их бездонном море читалась глубокая боль.

— Прошу, не говори так…

— Почему я должна снова терпеть эти унижения?

Стой, остановись. Серафим совершенно не виноват в моих неудачах. Но злость уже несла меня неистовым потоком.

— Марго снова опустила меня колени! Как бы я не старалась, всё равно остаюсь замарашкой из приюта!

Я до крови прикусила губу, пытаясь себя остановить.

— Я жалею о том, что прислушалась к твоему совету. Делать то, что я хочу? От этого становится только хуже.

Серафим покачал головой, ничего не отвечая.

И в тот момент меня захлестнуло осознание.

— Серафим…прости…я не хотела….

— Ничего, — перебил меня он, мягко улыбаясь, но по нему было видно, что мои слова сильно его задели, — я правда виноват перед тобой.

Но, это не так…

— У тебя был тяжёлый день, я всё понимаю, — он медленно поднялся с кровати, — отдохни, я загляну позже.

— Серафим, я… — парень щёлкнул пальцами и исчез, — прости…

Слёзы новым потоком потекли по лицу, обжигая кожу.

— Прости, я не хотела… — слова повисли в воздухе, не найдя своего адресата.

Повисшую в комнате тяжёлую тишину нарушил нерешительный стук в дверь.

— Нора, я могу войти?

Глаза застлала солёная дымка, мешая фокусировать взгляд. Я смахнула с ресниц ненавистную влагу и спустила ноги с кровати.

— Да, конечно.

Дверь почти бесшумно открылась и в комнату вошёл Ной.

Он был одет в серую футболку и свободные, спортивные штаны. Тёмные волосы торчали в разные стороны влажными иголками.

Только что из душа.

Он выглядел так по-домашнему, что я невольно улыбнулась.

В руке он держал чашку, над которой медленно поднимался белый пар.

— Я принёс тебе чай, — Ной бесшумно пересёк комнату и присел на край кровати рядом со мной, — надеюсь, тебе нравится ромашковый. Мне помогает расслабиться, если день не задаётся.

Мои глаза расширились от неожиданной заботы.

— Надеюсь, он не отравлен?

Ной усмехнулся.

— Конечно. Не одному же мне быть закопанным в саду на заднем дворе. Мне нужна компания.

Язва, как обычно.

— Извини, — он понизил голос, — ты в порядке?

Я опустила голову, не зная, что ответить.

— Завтра глаза будут опухшими, — он спрятал выбившуюся прядь моих волос за ухо и протянул кружку с горячим напитком.

— Я подумаю об этом завтра, — стараясь избегать его глаз, я нерешительно взяла чашку из его рук и поднесла к лицу.

Приятный травяной запах наполнил лёгкие и на лице сама по себе появилась улыбка.

— Спасибо за заботу, — я сделала небольшой глоток и замурлыкала от удовольствия, — так приятно.

Ной широко улыбнулся и мне показалось, что в тот момент я забыла, как дышать. От него исходила волна тепла и надёжности, именно того, чего мне так не хватало.

— Неплохая тактика — откладывать дела на потом. Порой выход из сложившейся ситуации приходит сам, если ситуацию просто отпустить.

— Правда? Мне ты показался тем, кто решает проблемы здесь и сейчас.

Ной покачал головой, опустив глаза в пол.

— Это далеко не так. Я не так организован, как может показаться.

Я сделала ещё один большой глоток чая, наблюдая за тем, как Ной сверлит пол взглядом. Складывалось впечатление, что мыслями он находился очень далеко.

— Ной, скажи, — он повернулся на звук собственного имени, и в его потемневших глазах появился вопрос, — как получилось, что ты оказался рядом именно тогда, когда был нужен мне?

Он склонил голову на бок, явно подбирая слова. А затем пожал плечами.

— Я просто знал.

Его ответ поставил меня в тупик.

— Такое невозможно предугадать.

Ной медлил, а затем криво мне улыбнулся.

— Это было похоже на предчувствие, — он замолчал, — или вернее сказать, будто в голове звучал назойливый голос, который твердил, что я нужен тебе.

Я удивлённо изогнула бровь.

— Ты серьёзно?

Он поджал губы, будто жалея о сказанном ранее.

— Так и думал, что ты сочтёшь меня ненормальным. Раньше со мной подобного не происходило.

После этих слов меня осенило.

«Не переживай, Нора, на этот раз всё будет хорошо», — звенели в голове слова. А вместе с осознанием меня накрыло с головой чувство вины.

Серафим. Он был там и пытался помочь мне через Ноя.

— Нет, — я покачала головой, — я не считаю тебя ненормальным. Наоборот, очень благодарна.

Ной пожал плечами.

— В любом случае, я рад, что прислушался к нему.

Я подняла глаза, поймав его улыбку — чистую, и по-настоящему тёплую, от чего на сердце стало так тепло и легко, что на миг показалось, будто бы и дышать стало легче.

Ной осторожно взял из моих рук чашку и поставил её на прикроватную тумбочку.

— Тебе лучше? — Он смотрел мне в глаза, будто пытаясь найти в них ответ на свой вопрос, будто снова проверял меня, как тогда на кухне.

— Какую игру ты затеял, Ной? — сорвалось с губ.

Мой вопрос застал его врасплох, от чего медовые глаза широко раскрылись.

— Как всегда играю роль, — эти слова больно укололи в самое сердце. Сама того не ожидая, я тянулась к нему, наивно полагая, что после всего произошедшего он станет более искренен.

А может дело было в том, что его улыбка, та самая ласковая и нежная, его голос, такой тихий и мягкий настолько меня заворожили, что я за такой короткий промежуток времени начала от них зависеть?

— Роль друга, который именно сейчас тебе так необходим.

— Роль…

Ной усмехнулся.

— Я говорю от чистого сердца, Нора.

Меня укололо чувство вины.

— Как мы можешь так говорить? После всего, что я сделала, ты должен смеяться над моей слабостью.

Его тонкие пальцы легонько приподняли моё лицо за подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза.

— Я ни за что не оставил бы тебя в беде, запомни это, — Ной говорил еле слышно, намеренно понижая тон, — и совсем не важно, что ты скажешь. Однажды я уже сделал тебе больно, не хочу, чтобы это повторилось.

Казалось, что его глаза потемнели от плескавшегося в них чувства вины.

— Но я шантажировала тебя, — по щекам предательски катились слёзы, — использовала тебя в своих целях…

Ной нежно провёл большим пальцем по моей щеке, смахивая солёную влагу.

— А я почти убил тебя, это намного хуже, — он притянул меня к себе, позволив уткнуться лбом себе в грудь, — я не смог бы наблюдать за тем, как кому-то больно. Над страданиями не смеются.

Я вцепилась