В кабинет снова стучат:

— Сара, там интересуются по поводу свадебного торта. Заказчик сам не знает, чего хочет, ты нас сильно выручишь, если выйдешь поучаствовать в обсуждении.

Отчаянно киваю:

— Прости, мам, работа. А по поводу Бекетова я у Давы узнаю, ага?

— Да уж узнай.

Неодобрение матери преследует меня даже после того, как она уезжает на встречу с друзьями. Мама у меня очень общительная. И хоть ее приятелей разбросало, кажется, по всему свету, это нисколько не мешает ей поддерживать отношения на расстоянии. В этом смысле я гораздо менее коммуникабельная. Мы уже третий месяц живем в столице, а мне до сих пор не с кем выйти вечером прогуляться или посидеть в кафе за бокалом вина. Поначалу меня это не беспокоило, но со временем я гораздо острей стала ощущать свое одиночество. Чуть скрасило его знакомство с Марьяной Балашовой, но я не слишком надеюсь на то, что оно перерастет в дружбу. Где она, а где я.

— Так и знал, что застану тебя здесь!

— Господи, Дава! Ты меня напугал, — бью сына по загребущим лапищам. Тот со смехом уворачивается. Есть что-то противоестественное в том, что я не могу дать отпора тому, кого родила. Давиду только пятнадцать, а он уже выше меня на полголовы и раза в полтора тяжелее. Костяком он пошел в мою мать. Та тоже высокая и статная женщина. Не то что я. Метр с кепкой.

— Прости, мамуль. Пугать не хотел.

— А что хотел? Может, помочь на кухне?

— Если надо, могу и помочь.

Ну, какой же он у меня хороший! Заботливый. Покладистый… Эх!

— Да нет, шучу. У тебя и так нагрузка бешеная. Отдыхай.

— Кстати, об этом. Не хочешь прогуляться? В нашем парке есть прокат самокатов. Давай погоняем?

Сунув руки в карманы джинсов, настороженно вглядываюсь в лицо сына. Погрязнув в своих проблемах, я как-то совершенно забыла, что Дава тоже круто поменял жизнь. И совершенно не факт, что это дается ему настолько легко, как он пытается меня убедить. Недаром ему не с кем провести вечер пятницы.

— Отличная идея. Я смотрела прогноз — это последние теплые деньки. Со следующей недели уже зарядят дожди.

Закрываю кабинет, даю последние наставления администратору. Пока я бегаю, Дава окучивает официанток. Что-то там говорит розовеющей Анечке. Смеется.

— Пойдем уж, сердцеед.

— Чего сразу сердцеед?

— А то нет. Ты уже в яслях начал разбивать маленькие сердечки девчонок.

— Просто Лерка Кислова оказалась слишком впечатлительной, — хохочет балбес. — Слушай, а ты чего мне не сказала, что знакома с Бекетовым?

— Я?! — возмущаюсь. — Это ты чего не сказал, что он имеет какое-то отношение к школе.

— А что бы это изменило?

— Я бы сто раз подумала, подписывать ли твой контракт.

— Эм… Ты серьезно? — сводит брови домиком Дава.

— Помнишь, я упоминала, что имела несчастье пообщаться с тупоголовым спортсменом?

— Только не говори, что ты имела в виду Бекетова.

— А то кого? Он же двух слов связать не может. Надеюсь, этот товарищ не имеет непосредственного отношения к твоему тренировочному процессу.

— Да ты че, мам! Я бы сдох от счастья, если бы Серый провел с нами хоть одну тренировку. Он же лучший!

— Вот как? Я думала, лучший — Балашов.

— Балашов — боксер, мам. Это вообще другое.

— А, ну да… Я не очень по спорту, ты знаешь.

— Заметно. — Дава сжимает пальцы у меня на предплечье, мощи там — как у воробья под коленкой. Сынок картинно закатывает глаза. — Так, а как в итоге он оказался в кофейне? Я офигел, когда увидел твои фотки в их с Балашовым сторис. Даже глаза протер.

— Никого я не заманивала, — бурчу, — они сами пришли. У Демида дети. А ты знаешь, что у твоей мамы…

— … самые вкусные десерты!

— Вот именно. — Паркуюсь, заглушаю двигатель и, как в детстве, делаю Даве сливку.

— Ай, мам! Ну, ведь нос!

— Прости! — в ужасе отшатываюсь. — Сильно больно, да? Я совсем забыла…

— Жить буду. Пойдем уж, пока самокаты не разобрали.

— Ты мне не рассказал, какое Бекетов имеет отношение к школе.

— Как я понимаю, Серый — партнер Демида.

— Разве он живет не за границей?

— Жил. Теперь вот вернулся. Пацаны мечтают, что он возьмется тренировать. А ты просто так интересуешься, или, — сынок с намеком шевелит бровями, — он тебе понравился?

— Не выдумывай.

— На фотке Бекетов обнимает тебя как родную, — ржет Дава.

— В своих мечтах, — фыркаю я.

— Дыа-а-а? Так он к тебе реально подкатывал, что ли?

— Прикидываешь, какие это сулит тебе выгоды? Мальчик, ты, часом, не еврей? — хмыкаю я, оплачивая аренду самокатов через специальное приложение.

— Я уже говорил, что было бы круто с ним потренироваться.

— Прости, сынок, но тут я тебе не помощник. — Закидываю рюкзачок на плечо. — Готов? Догоняй тогда!

Мы катаемся, пока в парке не становится совсем уж темно. Погода классная, настроение, несмотря ни на что, хорошее, и домой совершенно не хочется.

— Зайдем в кафе? — предлагает Давид, кивая на уличную веранду одного милого ресторанчика.

— Только если ты угощаешь, — дурачась, хлопаю ресничками я.

— Куда ж тебя денешь? Пойдем.

Давид покровительственно приобнимает меня за плечи. Эти его шуточки мне хорошо известны. Чтобы не наглел, щиплю его за бок. Сынок совсем не по-мужски взвизгивает. Щекотки он жутко боится с детства.

— Жестокая женщина!

— Я тебя тоже люблю.

Наклоняю сына к себе и звонко чмокаю в нос.

— Добрый вечер.

Стиснув руку Давы, медленно оборачиваюсь.

— Сергей Михалыч? — Давид включается в диалог быстрей. — Добрый вечер, а что…

— Я твою спутницу украду на пару слов.

Я и понять ничего не успеваю, как Бекетов вырывает меня из рук сына и оттаскивает куда-то в темень.

— Что происходит?!

— Заткнись!

— А?! — шокированная, распахиваю глаза. — Вы что себе позволяете? — в темноте спотыкаюсь о корень и чудом остаюсь на ногах. Зубы лязгают.

— А ты?! Отношения у нее, блядь! Ты в своем уме? Или там вообще пусто? — Клянусь вам, клянусь! Стероидная горилла поднимает свою ручищу и стучит пальцем мне по лбу! Меня охватывает такое возмущение, что, не в силах внятно сформулировать свои мысли, я лишь хватаю воздух ртом:

— Да по какому праву ты… Вы…

— Я?! А ты в курсе, что совершаешь уголовно наказуемое преступление? Господи, да ему пятнадцать! У тебя ничего не екает, когда вы трахаетесь? Да если его родители обратятся в полицию…

Не зная, как остановить поток этих возмутительных обвинений в отсутствие голоса, я просто начинаю визжать. Визжать, как безумная. И вот тогда… тогда он меня целует. Наверное,