Вл. СТАВСКИЙ

ГЕРОЙ ИЗ ГЕРОЕВ

I

Он — командир летчиков-истребителей. Он требователен и строг, скор на крепкое и острое слово. А летчики зовут его между собой с теплом и любовью: «наш Пантелеич».

Невысокого роста, коренастый и крепкий, он полон неиссякаемой энергии. Американцы считают предельным сроком службы летчика-истребителя пять лет. А «наш Пантелеич» уже семь лет в истребительной авиации, и ему всего 27 лет от роду.

Этой ночью он прилег всего лишь на полчаса, когда на востоке позеленело рассветное небо. И вот он уже бросает на ходу: «Всем в воздух!» и быстро, упруго бежит к своему самолету, по пути надевая шлем. Ветер треплет прядь его темных мягких волос. Солнце бьет в лицо, бронзовое от степного монгольского загара. Он щурится. Остро и весело поблескивают сероватые его глаза. И весь он — олицетворение юношеского, непобедимого задора и обаяния. Веселый товарищ, бесстрашный и беспощадный командир истребителей.

Ревет мотор. Послушная машина стремится в воздух. В бескрайних просторах неба командир резким качанием самолета с крыла на крыло собирает своих летчиков, неутомимо ищет врага, грозно бросается в бой. Вот уже все небо содрогается от звенящего рева моторов. Опытный глаз летчика сразу увидит, различит командирский истребитель — льющийся каскад сложнейших фигур, неотразимые атаки, внезапный, сжигающий огонь пулеметов. И кажется, что это не летчик на самолете, а одно целое — победная и страстная воля, запечатленная воля большевизма. И вспыхивают, дымясь, японские аэропланы, и падают на землю, пятная ее зеленый покров смрадными пожарищами.

Сюда, в степные просторы Монголии, Кравченко прибыл с группой опытных боевых летчиков, героев сталинской авиации.

До прибытия этой группы наших летчиков было меньше. Храбро бросались они одиночками и звеньями на врага, наносили ему урон и погибали сами. Прибывшая группа передала летчикам свой боевой опыт. И Кравченко, как и другие, много потрудился над тем, чтобы были усвоены и выполнялись священные законы советских, сталинских летчиков-истребителей:

— Лучше сбить два вражеских самолета и не потерять ни одного своего, чем разбить пять вражеских и потерять хотя бы один свой.

— Охраняй хвост машины товарища.

— Приходи ему на помощь в беде.

— Не отставай от своих.

— Рыскай и разыскивай в воздухе врага и громи его.

…За дальними синими сопками остывало июльское солнце. Мягко синели степные травы. Из глубины степи ветер доносил терпкие запахи полыни, чебреца и дикого лука. На площадках истребительного полка, которым командовал Кравченко, инженеры, механики и мотористы заканчивали подготовку боевых машин. Гудели моторы, пулеметы давали резкие шквалы очередей, — это была проверка.

Кравченко встал первым, умылся студеной водой. Его позвали к телефону в палатку командного пункта. Он прибежал туда, взял трубку телефона, и лицо его стало лукаво задорным, заблестели глаза.

— Есть! Есть бурей! — кинул он в трубку телефона и выскочил из палатки.

— Поднять все эскадрильи! Ведущим буду я.

Дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Г. Кравченко

Белая ракета, шипя, взлетела над степью. На площадках тотчас же заревели моторы всех самолетов. Кравченко подбежал к своему истребителю, мгновенно нацепил парашют. Его боевая машина, стремительно пробежав по траве, взмыла в воздух. Он набрал высоту над аэродромом, резким покачиванием собрал все эскадрильи и лег на курс, прямо на фронт. И вскоре с аэродрома уже не стало видно самолетов. Из голубой лазури еле доносился, смолкая, победный звон моторов.

Кравченко вместе со своими летчиками летел на высоте четырех тысяч метров. Вот уже позади сверкнула серебряная лента реки Халхин-Гол в зеленой оправе курчавых кустов. За рекой мертвыми желтыми полосами протянулись песчаные бугры, манханы, на которых лежит линия фронта. Вон там, где-то в зеленых ложбинах, притаились японские зенитки. Кравченко, качнув самолет, отвернул вправо. Ревел мотор, машина неслась с огромной быстротой, — Кравченко дорожил каждой секундой. Он не чувствовал скорости движения, весь поглощенный, взволнованный, вздрагивающий от боевого восторга и нетерпения. В небе не было самолетов врага. Зенитки остались далеко в стороне. В щелочках глаз командира вспыхнула усмешка: он вновь развернулся, солнце стояло позади его самолетов.

— Вот это мне и надо!

Впереди, внизу виднелась голубая вода озера Узур-Нур. Глаза Кравченко поймали там, за озером, блеск. Вот она цель! На ровной долине стояли вытянутые е линию японские самолеты. Поодаль светлели желто-зеленые полотнища палаток.

Командир Кравченко сильно и весело качнул с крыла на крыло свой истребитель и перевел его в стремительное, неотразимое пике. Навстречу летела громада земли, свистел воздух. Кровь отхлынула от сердца. Кравченко видел вражеские самолеты. Он думал: если бы хватило нескольких секунд, чтобы поставить командирам эскадрилий задачи, получилось бы намного лучше. Но, оглянувшись, он улыбнулся: вслед за ним пикировали все истребители, и они, конечно, уже видели врага.

Точно нацелившись на японский самолет, Кравченко на высоте 400 метров нажал общую гашетку своих пулеметов. Из стволов рванулись огненные мечи. Командир заметил, как вспыхнул весь корпус вражеского самолета.

Низко, метрах в трех от земли, он выровнял свой истребитель и снова бросил его в высоту. В какое-то неуловимое мгновение его глаза схватили эту картину, и в память она врезалась навек: ровная, словно парадная, линия японских самолетов… пламя охватило одну, другую, третью — до десятка вражеских машин… по земле бегут и падают японцы… над самой землей выходят из пике наши летчики.

Кравченко набрал высоту, сделал боевой разворот, качнул самолет, созывая своих, приказывая им лететь за собой.

Крутой круг над аэродромом. И снова командир кинул свой истребитель в пике. И снова ринулись за ним его летчики. И снова, обгоняя их стремление, били впереди огненные струи пулеметов. На земле бушевало пламя, ревели дымные пожарища. Сновали и падали, ползли и извивались японцы.

И в третью атаку повел свой полк Кравченко. И в четвертую атаку ринулся его полк.

Потом, собрав эскадрильи, командир направил их домой, на родные площадки. Над японским аэродромом остались два самолета. Капитан Кузьменко долго носился над аэродромом. Набирая высоту и пикируя, проходя бреющим полетом, он все время каленым огнем пулеметов выжигал ненавистного врага из щелей, из палаток, из-под разбитых самолетов.

— Бью вас за товарищей, погибших в бою! Бью за Родину! — говорил сам с собой капитан и вновь выжигал врага. И так же, как Кузьменко, пикировал, взлетал в высоту и вновь пикировал летчик Костыгов, справляя свое боевое крещение.

Приземлились на своих площадках истребители. Выскочили из кабин летчики. Жестикулируя, рассказывали об атаках. Товарищи, оставшиеся на земле, восторгались, слушая рассказы боевых друзей, и