Мэб молча смотрела на посох, который вновь появился рядом со стулом своего хозяина. Простой, пусть и аккуратно вырезанный, метра два — не больше. Его можно было бы спутать с походным, если не знать всей той мощи, что таилась внутри.

— Мне больше нравилось, когда ты владел посохом из дерева, в которое ударил первая молния, чем из ветви Древа Мира. Тебе не идет такая манера речи.

Пепел лишь развел руками:

— Тогда не нужно было его ломать.

— Мы бились по разные стороны, — напомнила Мэб.

Они снова замолчали. На этот раз на куда более длинный срок. Пейзаж вокруг больше не менялся. Сухая земля, изрезанная трещинами, низкое небо с соленым привкусом не моря, а пролитых слез и немного меди на губах от крови, запахом которой здесь все пропиталось.

Кровавый Генерал… Красный Генерал… Мастер Почти Всех Слов… Величайший Волшебник. У него было много имен. Но королеве больше всего нравилось просто — Эш.

— Откуда в вас всех такая уверенность, что если вам удастся победить, то нас всех ждет что-то иное, — вдруг прошептал волшебник. — Что неизменность… изменится.

Мэб ответила не сразу.

— Когда-то моему племяннику было достаточно надежды, — произнесла она, направив взгляд в ту же эфемерную даль, что и волшебник. — Наверное, мне теперь тоже достаточно лишь её.

— Надежда… а если ничего не будет, Мэб? Если только холод и мрак. Не твои, а другие. Пустота. Настоящая. Последняя. Что тогда?

— Тогда мы попытались, — твердо ответила королева.

— Попутно уничтожив целый мир? Погубив бесчисленное множество существ? Их истории, жизни, все, чем они являлись и могли являться. Ты хоть понимаешь тяжесть подобного деяния… хотя… нет. Никто не может понять. Просто потому, что если ты здесь и я здесь, то у вас еще никогда не получалось. Неизменность оставалась, остается… будет оставаться неизменной.

— Твои слова или Древо Мира говорит в твоей руке? — Мэб кивнула в сторону посоха, на древке которого сейчас покоилась ладонь волшебника.

— Нельзя уничтожить судьбу, Мэб, — покачал головой Пепел. — Это вызвало бы парадокс. Если бы ты могла уничтожить судьбу, то как появилась бы судьба, по которой тебе было бы предначертано её уничтожить? Ведь и ты и я — мы оба знаем, что судьба не прямая река с началом и концом, а бездонное озеро.

— Поэтому мы его и осушим, — кивнула королева. — И наступит новый день. Для всех нас.

— И что будет в том новом дне? Какие пути перед нами лягут.

Мэб улыбнулась. Загадочно и даже немного кровожадно.

— Не знаю, — честно ответила она. — И в этом и есть вся красота, Эш. В незнании. А если мы чего-то не знаем, значит ошибаемся, а когда ошибаемся — ищем правильные решения. И этими решениями двигаемся вперед и создаем что-то новое. Что-то свое.

— И ты думаешь — это твое новое будет лучше?

— Может и не будет. Может оно будет страшнее всего, что мы видели прежде, но… это все еще будет что-то новое, Пепел. Так что в третий раз я спрошу — почему ты против нас?

Волшебник посмотрел на собеседницу, после чего вздохнул и отвел взгляд в сторону.

— Я просто хочу еще раз их всех увидеть. Еще раз с ними смеяться и плакать. Путешествовать. Страдать. Радоваться. Еще раз испытать все это.

— Даже если не будешь помнить?

— Не важно, — улыбнулся волшебник. — Мне будет достаточно того, что я знаю, что это произойдет. Мне не нужно верить или надеяться, Мэб. Я знаю.

Королева кивнула, поднялась на ноги и подняла свое посох копье.

— Значит, битва? — спросила она.

— Значит — битва, — согласился Пепел. — Как было, есть и будет, ибо если ты здесь, значит мы уже сражались… сражаемся… сразимся вновь.

И все вокруг них закипело.

Глава 1802

Из сердца древнего поля битвы вырвался водоворот магии. Вихрем красного и черного цветов, он расплескался между двумя сверхъестественными существами, каждое из которых являлось воплощением первобытных сил, таких же древних, как и сам мир.

Волшебник Пепел, облаченный в красные одеяния, мастер пламени и Истинных Слов, стоял напротив Ледяной Королевы Мэб, закованной в доспехи, владычицы Зимнего льда и холода Мрака.

Их столкновение могло бы стать сценой той самой — разрушительной красоты, о которой так часто поют менестрели и слагают легенды барды.

Каждое их движение создавало пульсации силы, которые танцевали необузданными стихиями, с прытью кисть художника по полотну трещащей реальности.

Волшебник Пепел, воздевший посох над мигом поседевшей головой и состарившимся лицом, повелевал танцем огненной ярости с властью, которой будто пыталось поклониться само мироздание.

В его глазах светились угли забытых костров, пламя, зародившееся в глубинах древних вулканических печей. Его руки сплетали в воздухе сложные узоры, порождая вибрирующие от силы иероглифы, которые пылали ярче упавших звезд и в своем пылающем шлейфе они рождали воинов с телами из языков пламени. Каждый огненный воин воплощением трещащего накала действовал по приказу Пепла став огненной мелодией играющей на струнах воли мага.

Но прежде, чем этот оркестр пылающих чучел смог сорваться в атаку, Королева Мэб протянула руки, и ледяной ветер пронесся над полем битвы.

Каждый порыв звучал дыханием из сердца зимы, несущим с собой истовый мороз и тягость ледяного одиночества. Огненные воины встретили холод лицом к лицу и их раскаленные тела начали покрываться темной коркой. То, что когда-то было пламенем, танцующим в унисон, теперь стояло ледяными скульптурами, застывшие в своих свирепых позах, отражая на доспехах свет внезапно взошедшей на небосвод луны.

И все же даже в своем застывшем молчании воины несли в себе сила и власть породившего их огня.

Однако Маб еще не закончила.

Один взмах руки и каждая скульптура разлетелась на тысячи осколков, осыпав поле боя безмолвным реквиемом по огню, который так и не успел погрузить мир в ярость пылающей страсти.

Не закончил и маг.

Пальцы волшебника чертили в воздухе круги, каждым новым символом извлекая из земли лезвия из раскаленного, расплавленного металла. И словно в процессе ковке внутри лучшей из кузен, они шипели и плевались, приобретая очертания мечей и сабель. Их огненная сталь буквально бросала вызов власти льда Мэб.

Еще один взмах посохом и, рассекая воздух смертельным свистом, со