Шрифт:
Закладка:
Замечательна была способность отца Георгия запоминать все имена. Я, честно признаюсь, ему очень завидую. Потому что, когда в храме толпа верующих и священник помнит имя каждого – это, конечно, замечательно. Он был замечательным исповедником. Это я могу сказать по собственному опыту, так как я у него исповедовался несколько лет. У него была способность слушать до конца то, что человек несет в своей душе, то, что иногда чрезвычайно трудно выразить словами.
Как я уже сказал, прежде всего лично для меня отец Георгий – человек единства, человек, который мог соединить в себе, объединить два разных мира. И прежде всего это латинско-римский и греческий мир. Это античность, но также Рим и Византия, также это Рим и Москва. Так получилось по обстоятельствам его жизни, что он и в буквальном смысле иногда являлся объединяющим фактором между Римом и Москвой. И я имею в виду в том числе две христианские традиции: латинскую (католическую) и греческую (православную). Во многих местах его книг можно увидеть именно такую уникальную способность – объединить эти два мира.
Но это не единственное, что в нем удивляло. Отец Георгий поразительным образом объединял молитвенно-созерцательную жизнь с жизнью деятельной. Я имею в виду не только его служение в детской больнице, но также его гражданские позиции, его политические позиции. То, что человек молитвы и священнослужитель так волновался, так заботился о социальной, гражданской, общественной и даже политической жизни, для меня чрезвычайно важно. Я думаю, именно так и должно быть.
«Римские каникулы». 2000-е годы
Безусловно, для меня как итальянца очень важно его знание западной литературы, западного мира. Оказывается, то, что православный священник и специалист по античному Риму написал о Риме, интересно самим итальянцам. Я должен сказать, что сам ходил по Риму, используя его книжку «Римские заметки» буквально в качестве путеводителя. И это оказалось безумно интересно.
Не только эта связь между восточным и западным мирами выделяется как его служение. Безусловно, замечательно его служение в качестве священника и исповедника. Замечательно также его служение в качестве лектора и преподавателя, общественного деятеля и так далее. Но есть еще одна характеристика отца Георгия, которая для меня очень важна, – это то, что он был абсолютно не клерикальным. Это чрезвычайно важно для священника, как мне кажется. Может быть, потому, что он рукоположился достаточно поздно, после того как долго преподавал в разных вузах, после того как он проявил себя как ученый, литературовед, филолог. И потому священство для него было не некая самореализация, а именно служение в чистом виде. Он высоко ценил человека-мирянина, который достиг в своей жизни чего-то важного, мог проявить себя. И он всегда уважал таких людей среди наших прихожан тоже.
Вы почти все знаете то, чту он написал о старушках своего детства, о том, как его воспитывали старушки. Он питал какое-то благоговение к старшему поколению. Он всегда с огромным уважением относился к людям старше него. Однажды мы говорили об исповеди – о том, как часто люди путают исповедь и психоанализ или исповедь и беседы, советы, которые требуются от священника. В ходе разговора отец Георгий сказал: «Ну, это, конечно, разные вещи. Я если хочу исповедоваться, иду к первому священнику. И здесь не так важно, кто это. А вот если я хочу посоветоваться, я иду к опытному человеку. Например, к Евгению Борисовичу Рашковскому. Вот с ним я советуюсь». И второе имя он назвал – Владимир Ильич Илюшенко.
Безусловно, отец Георгий – очень весомая личность. И потому вполне естественно, что наши воспоминания фрагментарны. Трудно комплексно, в целом говорить об отце Георгии – личности сложной, богатой, многогранной.
Лично от себя я хочу добавить только одну вещь. Ровно одиннадцать лет назад в моей жизни был поворотный момент, когда решалась моя дальнейшая судьба. Я давным-давно задавал себе вопросы насчет принятия священного сана. И я всё думал, что надо поговорить с отцом Александром Борисовым, но не мог решиться. В какой-то момент перед летом он мне сказал: «Вы знаете, Джованни, что я буду на Сардинии, на вашей родине». Одна состоятельная прихожанка подарила ему и матушке отдых на Сардинии. Мы посмотрели даты, и они совпадали: мы совершенно случайно должны были быть одновременно на Сардинии и договорились о встрече там. Я предупредил отца Александра о том, что хочу с ним поговорить не спеша о чем-то важном, но не сказал, о чем. Потом я поехал в Рим на конференцию и там в какой-то момент пришел к решению: да, надо рукоположиться.
Был еще один человек, с которым я хотел поговорить: это отец Георгий. Я думал: кто как не отец Георгий сможет мне посоветовать? Тем более что я вспомнил, как за несколько лет до этого я его спросил: «Собственно, почему вы рукоположились? Как вы приняли это решение?» И он мне рассказал: «Вы знаете, я очень долго думал, терзался, мучился, не мог решиться. Пока 9 сентября 1990 года не позвонил мой телефон и мне не сказали: “Убит отец Александр Мень”. И тогда я принял решение, у меня не осталось никаких сомнений в том, что рукоположиться надо обязательно». Я помнил эти слова отца Георгия и решил, что и с ним непременно надо поговорить. Я был в Риме и, помню, размышлял об этом в самолете, возвращаясь в Москву. Прилетел, и на следующий день мне позвонили и сказали: «Умер отец Георгий». Поэтому я позвонил отцу Александру на Сардинию и сказал: «Отец Александр, вы узнали?» Он говорит: «Да, да, вот, мне сообщили. Поэтому я возвращаюсь в Москву. Мы с вами не встретимся на Сардинии, но как-нибудь поговорим в Москве». А у меня уже был куплен билет, поэтому именно в день похорон отца Георгия я должен был улететь на Сардинию.
И вот накануне мы вместе с сыном отца Георгия Петром и со многими другими прихожанами всю ночь читали Евангелие. Отец Георгий уже лежал в центре храма в открытом гробе, и мы читали Евангелие на всех языках, которые знал отец Георгий. Мне выпали
