близко крысу. Понимая в глубине сознания, что со стороны это смотрится дико, я одним движением откусил голову неистово пищавшей твари и попытался влить в себя брызнувшую тонкой струйкой из аорты кровь. Мне это почти удалось, но тут же вырвало. Отбросил мёртвое тельце в сторону, и в темноте тут же послышался писк и копошение — не иначе, крысы лакомились собственным собратом.

Может, просто застрелиться? Или всё же устроить пожар? Пожарной сигнализации в это время, ясное дело, не было и в помине. Дым пойдёт через вентиляцию, а увидят ли его? Тем более если снаружи ночь. Есть вариант дождаться топота ног, свидетельствовавшего о том, что на улице день. Но что-то мне подсказывало, что, прежде чем сюда ломанётся народ с брандспойтами, я задохнусь от дыма или превращусь в обугленную головешку.

Темнота давила на меня психологически, строгать лучины я уже упарился, а посему подумал, что можно подёргать за рубильники и зажечь свет. Всё ж хоть как-то будет веселее. Сначала дёрнул рубильник справа от лестницы, и тут же весь трюм озарился электрическим светом. Неярким, лампочки были маломощные, но мне с непривычки хватило и этого, чтобы на пару минут ослепнуть. Потом проморгался. Надолго ли этих лампочек хватит? Может, и до самой Америки протянут, прежде чем перегорят нити накаливания. Правда, я мог только догадываться, каким маршрутом судно будет идти, через Тихий океан или Атлантику.

Мой взгляд упал на второй рубильник. Интересно, а он что включает? Вроде лампы горят уже по всему трюму. А может… Мелькнувшую в голове догадку я решил проверить на практике. Рычаг пошёл туго, пришлось приложить чуть ли не последние силы обезвоженного организма. В недрах рубильника что-то щёлкнуло, замыкая контакты, а спустя пару секунд раздалось гудение и створки крыши трюма начали свой подъём, впуская внутрь звуки моря.

А ларчик-то, оказывается, просто открывался. На то, чтобы от счастья увлажнились глаза, оставшейся внутри меня жидкости всё же хватило. Я даже истово перекрестился, благодаря Господа за спасение православной души. Не для того я проделал такой путь, чтобы сгинуть так глупо, ни за понюшку табака.

Снаружи было темно, видно, стояла ночь, и никто пока шума не поднимал по поводу открывшегося трюма. Забраться наверх самому не представлялось возможным из-за высоты потолка. Даже со штабеля досок не получится, не настолько они и высокие. А складывать пирамиду у меня просто не хватит сил. Да и чего лишний раз суетиться, рано или поздно меня всё равно обнаружат. Даже если вахтенный задремал, к утру всё одно должны забегать. И, следовательно, придётся как-то объяснять своё присутствие в трюме.

По моим прикидкам, мы уже в любом случае должны были покинуть территориальные воды СССР, а значит, меня вряд ли высадят на берег и сдадут советским властям. Тем более я могу прикинуться пусть и не англичанином или американцем, поскольку владел языком не в совершенстве, а, к примеру, немцем. Детство, проведённое в ГДР, на всю жизнь обеспечило меня знанием языка Шиллера и Гёте. А обдурить америкосов, среди которых вряд ли имеются знатоки немецкого, будет проще простого.

Правда, прикид у меня явно совковый, да ещё как объяснить, что немец оказался в трюме после отплытия из Архангельска? В германские порты по пути в Советскую Россию они вряд ли заходили. Ладно, будет день — будет и хлеб. А сейчас мне оставалось только ждать. Я сидел на досках и жалел, что сейчас не идёт дождь. Он пришёлся бы весьма кстати.

Час прошёл или пять, я не знал, мои внутренние часы засбоили на фоне истощения организма. Но постепенно небо начало сереть, а затем я услышал крик на английском: «Что за ерунда?!»

Это заставило моё сердце колотиться чаще, но я по-прежнему сидел, ничего не предпринимая, на какие-то телодвижения почти не осталось сил. А тем временем дверь трюма наконец распахнулась, и в светлеющем проёме показались трое: два матроса и позади них немолодой, кряжистый бородач в фуражке, по центру которой красовалась потёртая эмблема в виде якоря. Возможно, и капитан данного судна, но уж точно не простой матрос.

— Какого хрена?!

Это было, само собой, также произнесено на английском как «what the fuck». Голос «капитана» я узнал, это он ругался в прошлый раз по поводу не закрытой кем-то двери.

Я наконец соизволил спрыгнуть на пол, причём у меня едва не подогнулись колени. Но всё же устоял и, стараясь чётко выговаривать английские слова, произнёс:

— Прошу прощения, мистернезнаювашегоимени, что пришлось проделать этот трюк с крышей, но по-другому у меня не получалось привлечь внимание экипажа.

— Я так и понял, что это твоих рук дело… А ты вообще кто такой, парень? И как здесь оказался? Говоришь ты по-нашему не чисто, похоже, русский?

Они подошли вплотную, причём вид у матросов был не очень-то дружелюбный. Один, что повыше, недвусмысленно постукивал кулаком правой руки в ладонь левой, второй стоял, руки в карманы, но и он всячески демонстрировал, что готов намять мне бока, если поступит такая команда. Ну, даже в таком состоянии с этой парочкой я, пожалуй, справился бы. Но вон уже в дверях ещё несколько любопытных физиономий маячит, отмесить всю команду у меня точно не получится. Поэтому нужно вести себя прилично, не провоцируя американцев на резкие действия.

Но пора бы уже что-то и ответить «капитану», если это и впрямь он. Сказать правду или прикинуться грузчиком, который решил сбежать из страны, спрятавшись в трюме? Второй вариант выглядит слишком уж фантастичным. Сам работал докером и знаю, что всю бригаду охрана порта пересчитывает по головам, и если кого-то не хватало — обшарили бы всё судно.

— Моё имя Ефим, фамилия Сорокин, — наконец сказал я. — Я бежал из лагеря для заключённых на реке Чибью, куда попал за выдуманное преступление.

— Так ты ещё и преступник?! Вот повезло нам, парни, с пассажиром. По закону я обязан высадить тебя в ближайшем порту и под охраной сдать на руки местной полиции, а те уже передадут тебя представителям советской власти. Но сначала я хотел бы услышать, за что же тебя упекли за решётку. И, самое главное, как ты умудрился сделать ноги? Я слышал, в вашем НКВД работают ребята не промах.

Аббревиатуру НКВД он выговорил по-русски довольно прилично, а мне невольно вспомнилось, как в старых голливудских фильмах америкосы наш КГБ называли Кей-Джи-Би.

— Мистер, тут долгая история, если есть желание, я вам расскажу её чуть позже. Дайте, пожалуйста, воды, я не пил четыре дня.

— Сэр, разрешите, я научу его