Шрифт:
Закладка:
Аба-Анер имел при себе достаточный запас воды, которого ему должно было хватить на два или даже три дня, но еды у него не было вовсе, и он сильно проголодался, ведь со вчерашнего вечера у него не было возможности перекусить. Чтобы обмануть чувство голода, приходилось чаще пить, и вода в бурдюке быстро убывала.
К тому времени, когда солнце перевалило за полдень и направилось к западному горизонту, Аба-Анер уже очень сильно устал. Ему захотелось лечь на песок, уснуть и проспать сутки, но харап понимал, что сон в пустыне, да ещё и днём, – самый близкий путь к смерти. А он чувствовал себя обязанным догнать детей, которые, как он был уверен, уже к вечеру будут обессилены и не смогут продолжать свой путь.
Шере и Хика к этому времени уже выпили всю свою воду и без сил лежали на песке. Им так и не удалось увидеть ни одного намёка на херет-нечер. Они шли, шли и шли, вглядываясь вдаль в надежде увидеть цепочку мертвецов, идущих в загробный мир, но пейзаж вокруг оставался неизменным, и ничто на горизонте не указывало на то, что цель их путешествия близка.
– Отдохнём, – коротко сказал Хика и упал на песок. Рядом с ним тут же свалился и Шере.
Оба мальчика быстро впали в забытье. Хика лежал вниз лицом, и песок насыпался ему в рот. Шере упал на спину и жгучее солнце враждебными лучами палило его лицо и грудь, вызывая в душе картины смертельного огня. Этот огонь сначала полыхал на горизонте, но он не был неподвижным. Он захватывал пустыню и всё ближе и ближе придвигался к Шере. Почувствовав нестерпимый жар от пламени, он вскочил на ноги и закрыл лицо руками. Шере хотел помочь Хике, унести его хотя бы и волоком, но Хика вдруг встал и обернулся на Шере, затем показал рукой в сторону пламени и безмолвно вошёл прямо в огонь, словно растворившись в нём. В месте, куда он вошёл, произошла вспышка, и огонь обжёг тело Шере. Он повернулся и бросился прочь. Отбежав на значительное расстояние, Шере обернулся и к своему удивлению увидел, что стена огня находилась на том же расстоянии от него, но теперь не обжигала, а ласково обдувала его тело теплом и нежностью. Шере, словно заворожённый, стоял напротив огня и подставлял своё тело этим мягким прикосновениям. Солнце куда-то скрылось, и на пустыню опустилась темнота, принеся с собой ночную прохладу.
Вдруг стена огня словно раздвинулась и из неё вышел мужчина. Шере не мог разглядеть его лица, так как вся передняя часть оставалась в тени. Мужчина стоял в нескольких локтях от мальчика и по-видимому рассматривал его. Это был он – тот самый, кто являлся Шере в часы одиночества. Он не вызывал страха, только острое любопытство.
– Кто ты? – не выдержал Шере.
Мужчина не ответил, но повернулся, и Шере увидел профиль его лица на фоне пламени. Это не было лицо человека. Над длинным, загибающимся книзу клювом в свете пламени сверкал небольшой чёрный глаз. Тёмно-синий клафт2 покрывал голову, а двуцветный жёлто-белый передник опоясывал бёдра. Левая рука поигрывала священным анхом.
– Джехути… – прошептал Шере.
– Ты искал меня, – так же утвердительно ответил бог.
– Да, мы с Хикой… – Шере показал на место, где ещё недавно лежал его спутник. – Мы с Хикой шли в Дуат, к тебе.
– Вот Дуат, – жестом показал на огненную стену Джехути. – А вот и я. Говори, что тебе нужно от меня.
– А Хика… – спросил Шере. – Он вошёл туда, – мальчик показал на стену пламени.
– Не думай о нём, – ответил Джехути. – Достаточно каждому своей заботы. Говори о ней.
– Мой итеф… он тяжело болен. Я прошу…
– Боги не вмешиваются в дела людей, мальчик, – ответил Джехути. – Если твоему итефу суждено умереть, то так тому и быть, пусть он приходит к нам в Дуат.
Шере кивнул головой.
– Но ты же можешь научить меня, как вылечить его.
– Твой отец находится между мирами, куда поместил его тот, кто лечил.
– Хабау? – вырвалось у Шере.
– Нет, не Хабау.
– Не Хабау? – удивился Шере. – Но в Мер-Нефере…
Он хотел сказать «…нет других харапов», но вспомнил, что другие есть, и замолчал.
– Ты придёшь к нему и разбудишь его, – сказал Джехути. – Возьми вот это, – в руках его блеснул какой-то предмет, и он метнул его в сторону мальчика.
Шере поднял его с песка. Это был белый сосуд с матовыми стенками размером с половину его ладони. В сосуде плескалась бурая жидкость.
– Вольёшь это в рот своему итефу и попросишь его встать, – продолжил Джехути. – После этого он или уйдёт в Дуат, или вернётся в мир живых. У тебя что-то ещё?
Шере отрицательно покачал головой, но вдруг опомнился:
– Ещё Хатхор…
– Что Хатхор? – нахмурился Джехути.
– Моя подруга Эй-Нефер… она говорит, что Хатхор – её мать. Ты не мог бы передать ей, что Эй-Нефер ищет её?
Весёлые искорки заиграли в птичьих глазах Джехути. Клюв его широко раскрылся, и Шере подумал, что бог, должно быть, смеётся.
– Хатхор знает, что её дочь ищет её.
Сказав это, бог мудрости развёл руки в стороны. Внезапно наступившая стена огня поглотила его и так опалила тело Шере, что он вскрикнул и открыл глаза. Над ним нависло лицо незнакомого ему молодого мужчины. Тот тряс мальчика за плечи и твердил:
– Шере, Шере, вставай. Шере, нельзя здесь лежать. Шере, пустыня убьёт тебя.
Вокруг было уже темно и только догорающий в песке факел слабо разгонял сгустившуюся тьму. Шере оглянулся – Хики не было, только его торба с остатками рыбы валялась на песке. А на груди у него лежала матовая бутылочка с бурой жидкостью. Шере судорожно схватил её.
– Откуда ты меня знаешь? – спросил Шере Аба-Анера, который, увидев, что тот очнулся, заулыбался. – И где Хика?
– Когда я нашёл тебя, ты лежал здесь один, – ответил харап. – Ох и поблуждал же я по пустыне, мальчик. Вода у меня почти кончилась. На-ка, напейся и пойдём отсюда. Если мы за ночь не выйдем к реке, то завтрашний день убьёт нас обоих.
– Кто ты? – спросил Шере, напившись.
– Я Аба-Анер, харап Сафа.
– Харапа моего итефа зовут Хабау, – ответил Шере с подозрением глядя на юношу.
Тут он вспомнил, что во сне Джехути тоже говорил ему, что Сафа лечит не Хабау. Он с интересом посмотрел на Аба-Анера.
– А куда делся Хабау?
– Он… – Аба-Анер замялся, не зная, с чего начать. – В общем, он не захотел лечить Сафа, и тогда твой брат привёл меня…
– Расскажи мне всё, – попросил Шере.
У голодного Аба-Анера не было