Рано утром с помощью «группы финских коммунистов-подпольщиков» заключенные концлагеря возле деревни Перкъярви перебили охрану, затем захватили идущий в сторону границы эшелон на ближайшей станции Перкъярвен, откуда успели даже телеграмму послать в Белоостров – а затем на всех порах помчались на этом эшелоне в сторону СССР. В двух местах бывшим заключенным (и, конечно, коммунистам-подпольщикам) пришлось поезд остановить и немного пострелять по финским солдатам (перед Терийоки, чтобы перевести стрелку и перед мостом через Сестру, так как там финны успели даже пушки развернуть навстречу эшелону) – но в целом побег прошел успешно. На глазах иностранцев с поезда сошло почти двести человек, не упустивших возможности поделиться с журналистами ужасами финского концлагеря – и это действительно стало сенсацией.

Только сенсацией это стало все же не везде, а только в Швеции: корреспондент шведской газеты был легко ранен финской пулей (со стороны финского погранпоста эшелон обстреляли из пулемета), и шведская пресса о таком зверстве умолчать не смогла. А в других странах пресса об инциденте даже на последних полосах газет заметочку тиснуть постеснялась. Но двадцать седьмого война все равно не началась. А началась она тридцатого, когда финны внезапно обстреляли из пушек Белоостровский вокзал…

Менее удачного времени для обстрела финны просто выбрать не могли, но они были уверены, что «все делают правильно». Потому что оказалось, что в захваченном поезде шесть последних вагонов были загружены снарядами для немецких семидесятипятимиллиметровых пушек. При том, что официально немецких пушек в финской армии не было…

Вообще-то у финнов в артиллерии был тот еще зоопарк: две с половиной сотни оставшихся еще с дореволюционных времен русских трехдюймовок, с полсотни шведских «Бофорсов» калибром семьдесят пять миллиметров (но с отличными от германских снарядами), дюжина пушек «норвежских» – тоже изготовленных на заводе Бофорса, но германской разработки. В них в принципе можно было использовать немецкие снаряды… в принципе, а на практике делать это категорически не рекомендовалось: пушка разработки тысяча девятьсот первого года делалась под тогдашний порох, а с новым был серьезный риск того, что ствол при выстреле разорвет. Еще – по данным разведки – финнам кто-то поставил забавные американские пушки, изготовленные в конце первой мировой по британской лицензии – но к ним немецкие снаряды тоже не подходили. А так как финнов финансировали в плане вооружения главным образом англичане, то вагоны с немецкими снарядами могли вызывать очень специфические вопросы именно у островитян – которых, в числе нескольких других иностранцев, СССР пригласил для «расследования террористического акта»: из поезда на советской станции в присутствии кучи иностранцев вытащили только женских три трупа и с десяток человек оказались ранены.

Поезд, оцепленный красноармейцами, просто стоял на третьем пути станции в ожидании «международной комиссии», а финнам почему-то даже в голову не пришло, что вагоны со снарядами были разгружены в первую же ночь. И они обстреляли станцию именно в тот момент, когда к ней подходил поезд и членами этой самой комиссии, в половине седьмого утра…

Речь товарища Молотова по радио была краткой: «мы не бандиты, не обстреливаем мирные станции без предупреждения – но раз обстреляли нас, то воспринимаем это как нападение на СССР и объявляем бандитскому режиму Финляндии войну». И сразу после того, как товарищ Молотов (человек широчайше образованный и вообще умница) повторил сказанное по-английски и по-немецки, две дивизии войск КГБ перешли границу. То есть мост через Сестру красноармейцы захватили уже через пару минут после начала обстрела станции с финской стороны, но это было лишь «полностью оправданной и соответствующей международным соглашениям операцией по пресечению неспровоцированного обстрела»…

Маннергейм учел, казалось, вообще всё. У него в армии было чуть более трехсот тысяч хорошо вооруженных солдат, запасы различных боеприпасов, прочего вещевого довольствия. А у СССР, как он прекрасно знал, в окрестностях Ленинграда (вплоть до Москвы) имелось от силы полторы сотни тысяч бойцов, а почти все танки были отправлены на войну с Японией. Но все же кое-что он упустил: во-первых, бойцы были тут из состава войск КГБ, а полторы сотни «Терминаторов» по боевой мощи превосходили три, а то и четыре тысячи БТ. В том числе и потому, что снаряды к ним подвозились многими тысячами бронеавтомобилей, которым помешать с воздуха не удавалось из-за того, что вся финская авиация (больше пятисот самолетов) была уничтожена в первые два дня боев. И даже пушки к фронту подвести не удавалось: с воздуха все перемещения отслеживали «проклятые коммунисты» и с воздуха же уничтожали всё, что двигалось в сторону фронта. А через неделю им и уничтожать стало нечего: вменяемы финские офицеры-снабженцы просто перестали возить боеприпасы на фронт: проще их было просто сложить где-нибудь в тихом месте и ждать, когда фронт к этому месту сам приблизится…

Потому что через неделю на финском фронте действовали уже четыре советских дивизии, которые пресловутую «линию Маннергейма» прошли, вообще ее «не заметив». Там, по большому счету, и замечать особо нечего было: меньше двух десятков серьезных ДОТов и чуть больше «несерьезных» – но все они уничтожались буквально в первые же минуты после первого выстрела: когда в амбразуру влетает пятнадцатисантиметрового калибра противотанковая ракета, гарнизон ДОТа почему-то воевать сразу передумывает. А направить туда ракету с расстояния в пару километров операторам удавалось восемь раз из десяти. С пулеметными ДЗОТами было сложнее – то есть в маленькую амбразуру было попасть сложнее, однако даже если рядом с таким ДЗОТом взрывается заряд помощнее, чем у главного калибра какого-нибудь линкора, то выяснялось, что в амбразуру попадать тут вообще не обязательно…

Точно так же ракетами уничтожались финские пушки – так что Вера вообще не удивилась, когда спустя две недели после начала войны советские войска вошли в Хельсинки. Ну вошли – и вошли, было бы странно, если при таком превосходстве в вооружении бойцы Лаврентия Павловича там еще задержались бы.

Однако больше всего быстрой победе способствовало осуществленное по предложению Берии «моральное воздействие» на финских солдат: перед штурмом каждого населенного пункта над ним разбрасывались сотни и тысячи листовок с одним и тем же текстом. И после двух случаев, когда финны такое предупреждение проигнорировали и убедились, что «русские