«Если он живет здесь втайне ото всех, то явно не хочет, чтобы кто-то об этом знал».

Пока я боролась с собственными эмоциями, дверь распахнулась.

– Джени? – Адриан потрясенно застыл, потом шагнул вперед, в коридор, и плотно прикрыл за собой дверь, чтобы я не смогла заглянуть в комнату. – Что ты здесь делаешь?

– Я приходила к тебе домой. Ну, я думала, что ты там живешь, – мягко пояснила я. – Твоя сестра дала мне этот адрес.

Адриан потер глаза. За это время он успел переодеть форму и сейчас стоял передо мной в клетчатых пижамных штанах и белой футболке с V-образным вырезом. Волосы, все еще влажные после душа, спадали на плечи. Он выглядел изможденным, как будто не спал несколько дней.

– Итак, теперь ты знаешь правду, – с горечью заметил Адриан, а потом толкнул дверь и вошел в комнату, даже не сделав попытки ее закрыть. – Так вот почему ты пришла? Закончить историю?

– Я не знаю, где правда, – возразила я и зашла внутрь, закрывая за собой дверь. – И нет, мне плевать на статью.

Я осмотрела маленькую чистую комнату. Кровать, стол возле окна, заваленный бумагами и открытыми учебниками по медицине. Слева что-то вроде кухоньки, а за ней дверь, вероятно, ведущая в ванную.

Адриан прислонился к краю стола, скрестив руки на груди и наблюдая за мной.

– Вот она правда. – Он обвел подбородком комнату. – Моя семья разорена. Отец содержал нас за счет продажи своих картин, но Вьетнам разрушил его разум. С тех пор он перестал рисовать. Так что мы жили на скромные деньги, которые мне платили в футбольном клубе, и на то, что выручили за оставшиеся картины. Последнюю мы продали три месяца назад. Больше ничего не осталось.

Я застыла, прижавшись спиной к двери. Он явно хотел рассказать мне больше – выложить всю правду и облегчить свою душу.

– Ладно, – медленно проговорила я.

– Отец живет в соседней комнате, – продолжил Адриан. – По возвращении с войны его поместили в государственный приют, но там было просто ужасно. Поэтому я перевез его сюда и теперь присматриваю за ним. Мама отказывается продавать дом, надеется, что мой переход в первую или вторую лигу все исправит. Как-то так. Отец получает надлежащий уход, а мама с сестрой не живут на улице. – Он поднял руки. – Ну вот и все. Теперь ты знаешь историю целиком.

– Но это не вся история, – тихо возразила я и с трудом сглотнула. – А как же медицина и твоя мечта по-настоящему помогать людям?

– Это не важно, Джени, – сказал он напряженным голосом. – Я должен играть.

– Но ты не можешь. По крайней мере в финале. – Я сделала шаг в его сторону. – Ты сознательно заработал красную карточку, чтобы избежать финала и попытаться уйти из футбола?

Несколько мгновений Адриан смотрел на меня, пока в глубине его темно-синих глаз проносились тысячи мыслей. Наконец, он издал злой, горький смешок.

– Знаешь, что самое забавное? Эта карточка не имеет значения. Агенты все равно не оставят меня в покое. Но команда сможет выигрывать и без меня, даже если они в это не верят.

– Сегодня они проиграли, – тихо сообщила я.

– Здорово. – Адриан поджал губы. – А я все испортил…

– По глупости? – шепотом спросила я.

Адриан поднял голову и заглянул мне в глаза.

– Нет, не по глупости.

Я с трудом сглотнула, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

– Твоя мама сказала, что ты ударил Оливера из-за его слов… обо мне.

Адриан отвел взгляд и вцепился пальцами в край стола.

– Тебе лучше уйти. Мне нечего предложить.

– Мне ничего от тебя не нужно, Адриан, – выдохнула я и сделала еще один шаг. – Во всяком случае, такого, что можно купить за деньги.

– Нет? А как же разоблачение футболиста, который скрывает свою бедность и пытается удержать на плаву семью? Разве ты здесь не за этим?

Я вздрогнула, но все равно подошла к нему ближе. Этими резкими словами Адриан всего лишь пытался защитить себя и репутацию своей семьи… и за это я любила его еще сильнее.

«Кажется, я влюбилась. Боже, помоги мне…»

– Нет. – Я покачала головой и, сделав последний шаг, остановилась в нескольких дюймах от него. – Я здесь не за этим.

Он поднял на меня взгляд. Я видела, как постепенно рушилась его защита.

– Тогда зачем? – спросил Адриан, убирая прядь волос с моего лица.

– Ради тебя. – Я сглотнула ком в горле, ощущая, как глаза пощипывает от слез. – Я пришла сюда, чтобы быть с тобой.

– У меня ничего нет, Джени. – В его глазах плескалась печаль. – Женщины хотят, чтобы о них заботились…

– Не все женщины, – возразила я, подавшись ему навстречу. – Я бы предпочла работать, сделать карьеру и чего-то добиться в жизни. Думаю, и ты тоже. – Я обвила руками его шею, запустив пальцы в волосы. – Ты хороший, Адриан. Из тех мужчин, которых захочет любая женщина. И я хочу тебя…

Он больше не спорил; просто молча обнял меня, притягивая ближе к себе, и впился в мои губы. Я немного приоткрыла рот, отвечая на поцелуй, и его требовательный, настойчивый язык тут же скользнул внутрь, порождая слабость в коленях. Теперь, когда я узнала всю правду о его нелегкой жизни, Адриан отбросил притворство и вложил в наш поцелуй всего себя. Впрочем, простое касание губ быстро переросло в нечто более важное.

Адриан скользнул ладонью по моей спине, провел по волосам, а потом собрал их в кулак и мягко потянул назад, вызывая дрожь во всем моем теле. Я запрокинула голову, но он продолжал с жадностью меня целовать, притягивая к себе все ближе и ближе, пока между нами вовсе не осталось места. Я стояла, прижимаясь к нему всем телом.

На ум пришли отчаянные, страстные поцелуи Люси и Томаса, нежные и чувственные – Бриджит и Роберта. Но рядом с Адрианом меня наполняли и нежность, и страсть одновременно. Не в силах сдерживаться, я тихо застонала.

– Джени… – Адриан оторвался от моих губ и судорожно вдохнул, как будто ему не хватало воздуха, а затем начал покрывать поцелуями мой подбородок, шею, впадинку между ключицами. – Я хочу тебя…

– Да, – прошептала я по-английски, когда он склонил голову и прямо сквозь ткань блузки припал губами к затвердевшему соску, нежно его прикусывая. Он скользнул рукой под блузку и провел подушечкой большого пальца по другому соску, заставляя меня зарыться пальцами в его волосы и тихо ахнуть.

– Я думал, что не нравлюсь тебе, – пробормотал он, уткнувшись в ткань моей блузки.

– Нравишься, – шепотом ответила я, растрепав