Шрифт:
Закладка:
Писали даже те, кто искренне полагал, что писатель отличается от обычного человека наличием пишущей машинки.
Но курьёзами дело не ограничивалось. Расул Гамзатов рассказывал, как однажды к нему явился отцовский кунак, уважаемый человек, с просьбой устроить его сына поэтом. Сын в поэты не годился, но объяснить это горцу было невозможно. Он возмущённо недоумевал, как это сын Гамзата Цадасы, который ни в чём и никогда кунаку не отказывал, не хочет устроить в поэты его сына? Объявив Расулу Гамзатову, что он, видно, зазнался и что он ему больше не кунак, обиженный горец ушёл.
«Таким-то вот образом из-за таланта, вернее, из-за отсутствия его, я потерял хорошего кунака, — писал Расул Гамзатов. — Кунак мой и правда был хорошим человеком, он только не понимал, что никто — ни председатель Союза писателей, ни секретарь парторганизации, ни глава правительства — не может раздавать таланты, как куски баранины, когда горцы усядутся вокруг стола, а курящаяся горячим паром баранья туша уже взгромождена на стол».
Тем не менее в поэты попадали самые неожиданные фигуры. Некоторым даже удавалось выпускать тома своих «нетленок», которые, за неимением спроса, приходилось раздаривать или навязывать всевозможным учреждениям, благо всюду находились приятели или родственники, не смеющие отказать в помощи. Получалось даже зарабатывать деньги, но слава приходить не спешила. Значит, полагали они, нужно выпустить новую книгу, желательно «избранного».
Что делать?
Жена министра вздумала писать
И принесла стихов не меньше пуда.
Что делать? Эти вирши не издать
В сто раз труднее, чем издать Махмуда[133].
«Была такая жена у одного небезызвестного дагестанского поэта, — писал Расул Гамзатов. — Весь Союз писателей, все издательства и газеты бросало в дрожь при упоминании её имени. Я тоже её побаивался и даже, чтобы задобрить её, повесил у себя в кабинете портрет её мужа. Я думал, она будет довольна и будет обходиться со мной помягче. Но это на неё мало подействовало. Ведь она не получала ни копейки за то, что портрет её мужа висел в моём кабинете.
Однажды она потребовала от издательства, чтобы немедленно был издан сборник стихотворений её мужа. Директор робко возражал, что планы на этот год утверждены, мало бумаги и что они могли бы издать в следующем году...
— Ты бессовестный человек! — кричала разъярённая женщина. — Ты просто боишься, что люди увидят, насколько стихи моего мужа лучше твоих. Вот для чего ты рассказываешь мне сказки о бумаге и планах. О, я тебя вижу насквозь. Я не дам себя провести. Я заставлю тебя издать сборник моего мужа.
С этими словами женщина хлопнула дверью издательства. Через два часа на директорском столе зазвонил телефон. В трубке послышался голос секретаря обкома.
— Ради бога, сделай как-нибудь так, — умолял секретарь, — чтобы эта женщина больше ко мне не приходила. Я не успеваю менять стёкла на своём столе: она разбивает их, стуча кулаком по столу.
Что же получилось в итоге? Выкинули из плана повесть Льва Толстого “Хаджи-Мурат”, а также детскую книгу Гамзата Цадаса. За счёт этих двух книг поставили в план сборник стихотворений мужа воинственной женщины.
Казалось бы, должен наступить мир. Но вскоре разразился новый скандал. Оказывается, в сборник не поместили фотографии поэта.
— Бессовестные люди! — кричала разгневанная жена. — Вы боитесь, что люди увидят, насколько мой муж красивей вас всех! Вот почему вы не поместили фотографии.
— О нет, — ответил директор издательства. — Просто мы не знали, чью фотографию помещать в этой книге: твою или твоего мужа.
— А что, — ухмыльнулась женщина, — ещё неизвестно, стал ли бы он поэтом, если бы не я».
Рассказывал Гамзатов и о писателе, который никак не мог напечататься и стал посылать свои произведения под псевдонимом, вернее — под именем свой жены. Расчёт был на то, что женщинам полагалось особое внимание, в противном случае можно было пожаловаться на редакторов в вышестоящие органы: «Должен сказать, он это сделал не без успеха, хотя успеха в поэзии он не имел, ибо как бы ни кукарекали курица или петух, они не станут соловьями».
Но когда дело касалось талантливых молодых писателей, Расул Гамзатов принимался за дело с особой заинтересованностью.
Мой юный друг, мой продолжатель милый,
Когда умру я, твой земляк Расул,
Сложи стихи, чтоб встал я из могилы
И, успокоенный, опять уснул[134].
В молодых, подающих серьёзные надежды писателях он видел будущее родной литературы, старался им помочь, делился опытом, внимательно разбирал их первые произведения, рекомендовал в печать. Посылал сотрудников в командировки с целью выявления новых талантов. И регулярно проводил совещания молодых писателей Дагестана, чтобы начинающие свой творческий путь могли узнать друг друга, послушать старших и лучше понять, что литература — это чудесное безбрежное море, в котором им предстояло найти свой неповторимый остров и сделать его частью литературного континента.
«Когда поэт становится поэтом? — вопрошал Гамзатов в беседе с журналисткой Фатиной Убайдатовой и сам же отвечал: — Не тогда, когда его таковым называют литературоведы, а когда далёкий от поэзии человек читает его стихи и проникается всем тем, что создано в словах и написано между строк».
Молодые поэты жаловались на суровых редакторов, которые их не печатали или безжалостно сокращали. Такое случалось, вернее, было правилом. Редкий поэт проскальзывал в это «игольное» ушко без потерь. В литературной жизни случалось всякое. Расул Гамзатов приводил гротескную историю отношений одного аварского поэта с редактором. Поэт принёс в редакцию стихи, газета их напечатала. Но оказалось, что редактор сократил четыре строки.
«Поэт побежал в редакцию.
— Кто зарезал четырёх лучших моих баранов из тех, что я выпустил пастись на просторные луга вашей газеты? Кто сократил четыре моих строки?
Редактор газеты спокойно ответил:
— Я выбросил... Ну и что?
— Зачем ты их выбросил?
— Пришёл срочный материал, не хватало места.
— Но если ты можешь без разрешения поэта выбрасывать из его стихотворения строки, то я тебя самого выброшу сейчас в окно.
У поэта была горячая горская кровь. Он схватил редактора за шиворот, за ноги и действительно выбросил в окно. Дело, правда, было на втором
