Шрифт:
Закладка:
Пробираясь по бесконечному лабиринту усыпанных черным шлаком железнодорожных путей, на которых стояло бесчисленное множество паровозов и вагонов, Юджин думал о том, какой благодатный материал для художника эти гигантские черные паровозы, выбрасывающие клубы дыма и пара в серый, насыщенный влагой воздух, это скопление двухцветных вагонов, мокрых от дождя и поэтому особенно красивых.
Эпоха научно-технической революции, или просто – эпоха НТР. Когда она началась? Ответить непросто. Точных временных зарубок нет. Одни авторитеты полагают, что все началось еще во времена Дон Кихота и трех мушкетеров, другие же связывают начальный толчок с концом прошлого века, со странным наблюдением французского физика Антуана Анри Беккереля (1852–1908); с фотопластинкой, засвеченной куском урановой руды.
И все же, на наш взгляд, первыми уловили признаки новой поры люди искусства – поэты, писатели, музыканты, художники.
Такими суровыми, мрачными красками в сборнике «Города-спруты» еще в 1895 году, задолго до охватившей планету повальной урбанизации, описал столицу Англии бельгийский поэт Эмиль Верхарн (1855–1916).
Тема города, как символа новой эпохи, не раз возникала в те далекие годы и под пером прозаиков. К примеру, городской «пейзаж» изображен в романе австрийского писателя, классика немецкоязычной литературы XX века Роберта Музиля (1880–1942) «Человек без свойств». В нем дана запоминающаяся картина сверхамериканского города, где все спешат или стоят на месте с секундомером в руке. «Воздух и земля, – пишет Музиль, – образуют муравьиную постройку, пронизанную этажами транспортных магистралей. Надземные поезда, наземные поезда, подземные поезда, люди, пересылаемые, как почта, по трубам, цепи автомобилей мчатся горизонтально, скоростные лифты вертикально перекачивают человеческую массу с одного уровня движения на другой…».
Музиль иронизирует, создает сатиру (или точный портрет?) грядущей жизни землян: «…едят на ходу, развлечения собраны в других частях города, и опять же в каких-то других стоят башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу. Напряженность и расслабленность, деятельность и любовь точно разграничены во времени и распределены после основательной лабораторной проверки…».
Официально (большинством голосов: мнение социологов, историков науки и техники) считается, что эра НТР началась после окончания второй мировой войны, в 50-х годах прошлого века. Когда три «взрыва», потрясшие XX век, – атомный, информационный и демографический (после были еще энергетический и экологический кризисы) – породили у людей новое мироощущение, заставили отчетливо осознать, как все-таки мал масштаб их родной планеты.
И достойно удивления, что задолго до всех этих потрясений веяния перемен, флюиды новой, насыщенной технологическими грозами атмосферы уловили те, кто, казалось бы, был очень далек от науки и техники, кто создавал симфонии, романы, поэмы, кто на лоне сельских красот искал мотивы для новых полотен.
Великие открыватели новейшего искусства, французские импрессионисты проявили здесь поразительное чутье и зоркость. В 1875 году Клод Моне (1840–1926) увлекся новой темой, проводя недели на парижском вокзале Сен-Лазар. Множество людей, клубы дыма и пара под стеклянным навесом, лоснящиеся тела локомотивов – все это привлекло внимание художника. Этого еще никто не писал, и Моне чувствовал себя первооткрывателем совершенно нового мира.
Подобное увлечение не было случайностью. Другой основатель импрессионизма Эмиль Мане (1832–1883), также настойчиво искал в жизни ростки нового. За год до смерти, уже будучи больным, он рассказывал, как однажды взобрался на паровоз, в будку машиниста и кочегара: «Эти два человека представляли замечательное зрелище. Эти люди – вот современные герои! Когда я выздоровею, я напишу картину на этот сюжет!..»
Уже люди не лежат под деревом, разглядывая небо в просвет между большим и вторым пальцем ноги, а творят; и нельзя быть голодным и рассеянным, если хочешь чего-то добиться, а надо съесть бифштекс и пошевеливаться. Дело обстоит в точности так, словно старое бездеятельное человечество уснуло на муравейнике, а новое проснулось уже с зудом в руках и с тех пор вынуждено двигаться изо всех сил без возможности стряхнуть с себя это противное чувство животного прилежания.
Интенсификация труда, напряженность повседневной жизни, всевозможные стрессы, загрязнение среды обитания – множество факторов нашей современности давят на человека, деформируют его и незаметно, и явно. В мире сверхпрочных машин, железок, способных выдержать любые нагрузки, приходится размышлять над тем, насколько же прочен сам человек. И это не праздное любопытство. Уже отчетливо обозначаются контуры новой науки – биосопромата. Она будет изучать сопротивление биологических материалов примерно так же, как это делают инженеры. Развитие техники, особенно авиационной и ракетной, работа человека с ней ставит массу вопросов. Скажем, насколько способен человек приноровиться к перегрузкам, невесомости, вибрациям? И ученые хотят точно знать, какова прочность кровеносных сосудов, выносливость человеческого сердца, крепость костей?
Уже установлено: «живая» кость приблизительно раз в пять прочнее железобетона как на сжатие, так и на растяжение. Сопротивляемость кости к разрыву выше, чем у дуба, и приближается к прочности чугуна… А сам человек в целом? Как велики его резервы физические и умственные? Что он может осилить, вынести в экстремальных, критических условиях, в которые его все чаще ставит мир вещей?
И эти вопросы обсуждаются. Отталкиваясь вначале от наблюдений над спортсменами, делает первые шаги антропомаксимология – наука о сверхвозможностях человека. Ее рекомендации – добровольцев-одиночек со скромными запасами воды и пищи уже испытывали в лесотундре, арктических льдах, в раскаленных песках пустыни, в открытом море, задача была одна и та же: выжить! – будут полезны и для тех, кто вынужден вступать в нелегкое сотрудничество, а порой и соперничество с машинами.
Впрочем, о соперничестве говорить становится все труднее. Возьмем сверзвуковую авиацию. Восприятие летчика отстает от скорости самолета: пилоту кажется, что предметы, которые он видит, рядом с ним, а на деле они находятся уже в сотнях метров позади. Так созданная человеком вторая природа начинает экзаменовать своего творца.
