этого параграфа. Действительно, многие из упоминаемых в главе лиц были евреями или имели еврейские корни, что хорошо видно по их фамилиям, отчествам, иногда — именам (и проверяется по опубликованным биографиям). В русской интеллектуальной (неантисемитской) традиции данный факт принято игнорировать на уровне публичной риторики, в собственно еврейской и западной он обсуждаем и является поводом для законной гордости[850]. Отсутствие разговора об этом приводило и по-прежнему нередко приводит к антисемитским интерпретациям[851], так что замалчивание данной темы, на взгляд автора, не лучший пример борьбы с антисемитизмом.

Начнем с констатации довольно очевидных фактов. После краха черты оседлости в ходе Первой мировой войны огромная масса евреев с территории Украины и Белоруссии получила возможность переехать (включая принудительно переселенных, беженцев и мобилизованных) в Центральную Россию, чем и воспользовалась. Это были не только представители беднейших и небогатых слоев еврейского общества (как один из дедов автора и с десяток его родственников), но и множество детей из среднего класса и высшего слоя. Они хотели получить достойное образование в ведущих вузах страны, которого были лишены прежде, и успешно обходили номинальные требования к «лишенцам», которые вводили новые хозяева страны.

Многие евреи с полученным до революции высшим и средним образованием заняли посты в разбухшем по сравнению с царскими временами бюрократическом аппарате, системах образования и здравоохранения. Тем самым они закрыли дефицит кадров, образовавшийся после потери — в ходе Гражданской войны, из-за идеологических чисток и эмиграции — большей части дореволюционного образованного слоя.

В результате этой миграции, а также имеющихся у значительной части еврейского населения установок на получение их детьми как можно лучшего образования значительную часть выпускников средних школ крупных городов и, как следствие, столичных вузов в 1920–1940-е годы представляла молодежь с «еврейским бэкграундом»[852]. Часть из этих людей уже не ощущала себя евреями, полностью разделяя советскую идеологию, часть ощущала, но тем не менее они хотели учиться, работать по специальности, участвовать в научной, общественной и политической жизни. В течение двух десятилетий они имели такую возможность[853].

Антисемитские кампании, начатые по инициативе Сталина в конце 1930-х годов и ставшие очевидными после 1942 года, привели к созданию институтов, которые были практически полностью «очищены от евреев» (центральные аппараты ВКП(б) — КПСС, Совета министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР, МИДа, Министерства обороны, КГБ, Гостелерадио, ЦК ВЛКСМ)[854]. В других политически важных институциях их число было сильно сокращено[855]. Хотя после смерти Сталина число структур, «свободных от евреев», уменьшилось и многие уволенные в ходе кампаний смогли найти новую работу (например, в СМИ и научных институтах), антисемитская дискриминация (как и дискриминация еще целого ряда этнических групп, включая столь многочисленные, как советские немцы, поляки, крымские татары и корейцы) сохранялась до развала СССР. Во многих отраслях промышленности, прежде всего на предприятиях оборонного значения, с 1960-х годов была принята стратегия — сохранять на работе принятых евреев и отказывать новым[856]. Хотя к тому моменту многие люди с еврейскими фамилиями происходили уже из смешанных семей, все равно они испытывали много проблем. Например, для занятия многих низовых начальственных должностей можно было быть либо евреем, либо беспартийным, но не тем и другим одновременно[857].

Вместе с тем, удаляя евреев из процесса принятия решений, власть нуждалась в их знаниях, особенно по тем темам, где требовалась специфическая квалификация (включая хорошее знание иностранных языков). Кроме того, некоторые из них были заслуженными ветеранами спецслужб, которых товарищи считали необходимым «пристроить» в комфортное и потенциально полезное спецслужбам место.

Это приводило к формированию в околовластной среде специфических институций, в которых работали евреи, признанные полезными и обладавшие особыми заслугами. Например, в 1960–1980-х годах евреев не было (за исключением нескольких человек) в аппарате ЦК КПСС, но их было довольно много среди ключевых преподавателей Академии общественных наук при ЦК КПСС, где они развивали марксистскую философию[858]. Евреев не было в аппарате Совета министров СССР, но зато их было довольно много в Институте экономики, который консультировал правительство по вопросам экономической стратегии, — собственно и директором этого института был еврей. Евреев практически не было среди руководителей аппарата Госплана СССР (но все же были среди руководителей нижнего звена — подотделов), зато Госснаб СССР длительное время возглавлял еврей и среди его ведущих сотрудников (как описано выше) тоже было много евреев. Среди членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС после 1957 года евреев (во всяком случае, известных коллегам) не было, но среди членов Совета министров СССР как минимум трое были очевидными евреями (зампред Совмина (и глава Госснаба) Вениамин Дымшиц, главы ЦСУ Лев Володарский и Госкомитета гидрометеорологии Юрий Израэль). Впрочем, назначение двух последних в первой половине 1970-х, возможно, было ответом на критику антисемитской дискриминации в СССР со стороны Запада и растущую еврейскую эмиграцию из страны.

Типичным примером еврея «с заслугами», которому нашлось место в припартийном институте, был Владимир Венжер — главный специалист по экономике сельского хозяйства в Институте экономики АН СССР, где он работал с 1938 года. Он появился там по инициативе своего друга по Институту красной профессуры, секретаря парторганизации института Ивана Анчишкина (отца будущего академика Александра Анчишкина, который будет неоднократно упоминаться ниже). В его багаже было активное участие в революции и Гражданской войне, проведение партийной политики в сельском хозяйстве (в частности, директорство в совхозе) и даже работа ответорганизатором в аппарате ЦК ВКП(б)[859]. В институт он попал достаточно случайно, поскольку Анчишкин, по рассказам, ненароком встретил его идущего (после увольнения из совхоза) за очередным назначением в ЦК ВКП(б) в середине 1938 года и убедил, что это не самое лучшее решение, в отличие от работы в институте[860]. Похоже, что для Анчишкина спасение коллег от репрессий было внутренним долгом. Известен еще один эпизод, когда он в 1941 году пытался защитить заведующего сектором ИЭ Михаила Кубанина, который опубликовал в «Проблемах экономики» статью с указанием на огромные темпы отставания производительности сельскохозяйственного труда в СССР по сравнению с США и за это был арестован (и расстрелян)[861].

Несмотря на свою партийную биографию, Венжер был главным проводником идеи денежной оплаты труда колхозников в сталинское время (когда их работа оплачивалась «трудоднями»)[862]. Он последовательно отстаивал идею снижения процента средств, выкачиваемых из деревни (в том числе за счет МТС)[863]. Собственно, все сторонники либерализации и усиления денежно-товарных отношений в деревне 1960–1970-х годов были его ученикам. При этом Венжер был в постоянном диалоге с ЦК ВКП(б) — ЦК КПСС, непрерывно направляя