На закрытой позиции, на окраине города, два саперных батальона построили линию перехвата танков, за которой разместились позиции истребителей танков. В городе свирепствовал сыпной тиф. Жители, менявшие домашние вещи на продовольствие в деревнях к югу от города, принесли с собой это ужасное заболевание. Конечно, как здесь, так и у них были заражения среди солдат. 129-я пехотная дивизия вскоре поставила печальный рекорд на Восточном фронте по количеству заболевших сыпным тифом. Одна из двух санитарных рот должна была ухаживать только за больными.

В городе встречались в большом количестве немецкие солдаты, которые не относились ни к одной из дивизий. Они показывали пропуска, из которых следовало, что какой-то неизвестный офицер отдал им приказ реквизировать во Ржеве стулья или другой домашний скарб. Подобные случаи требовали принятия самых решительных мер.

Я просил генерала Вайса эвакуировать всех жителей, в том числе и по причине опасности постоянного проникновения населения через посты на выходе из города. Генерал-лейтенант Гроссман отказал в своей помощи: он не хотел никаких «концентрационных лагерей», подобных английским лагерям для буров в 1900 г. в Южной Африке. Вместе с тем в городе оставалось всего около трехсот русских. Я задействовал сводную роту артиллерийского полка в качестве «караульной команды Ржева», которая на линии к югу от города должна была не пропускать ни в город, ни из него никого, кроме военнослужащих 6-й и 129-й пехотных дивизий.

Командир 6-го артиллерийского полка устроил наблюдательный пост на пожарной каланче, откуда он управлял сосредоточенным огнем из 62 орудий – по одному орудию от каждой батареи – по территории перед плацдармом. О готовности к открытию огня сообщали по телефонной связи, затем через полторы минуты одновременно наносился огневой удар по какому-либо пункту. Затем артиллерия возвращалась на свои позиции, где уже были отрыты траншеи и ходы сообщения. От внимания и усердия командиров зависела их глубина. Я обращал особое внимание на места соединений траншей, здравомыслящие люди отстраивали их так же хорошо, как и центральные части позиций; люди недалекие оставляли их незавершенными и мелкими. Русским особенно удавались прорывы в подобных местах. Часто также возникали споры, где конкретно следует осуществить соединение траншей. Лучше всего было обсудить это между командирами сразу же на месте.

31 октября командующий собрал восемь своих дивизионных командиров, чтобы обсудить подготовку к зиме. На следующий день я пригласил всех командиров полков обеих дивизий в городскую комендатуру Ржева, где хватило места для всех.

На основании наблюдений, собранных во время моих поездок на позиции всех родов войск, я говорил о том, что можно было улучшить для повышения боевой готовности в обороне. В период временного затишья я попытался увеличить численность боевого состава и предоставить возможность отпуска военнослужащим, отправив на передовую, на несколько недель, в качестве бойцов солдат дежурного подразделения артиллерии, представителей тыловых служб и дивизионного штаба, унтер-офицеров. Среди них был и мой шофер унтер-офицер Шрётер, командовавший отделением на правом фланге 428-го гренадерского полка за Волгой. Летом дивизионные музыканты стали медбратьями для переноски больных, а инструменты отослали в резервные части. Дирижер музыкального корпуса Хапке стал офицером для поручений в 427-м гренадерском полку. Я отослал его и адъютанта на родину с наказом привезти инструменты, чтобы с помощью военной музыки сплотить бойцов и поднять их дух. Музыканты вскоре уже репетировали, собранные своим дирижером.

До наступления холодов пришел нехороший приказ от квартирмейстера – пока земля не замерзла, выкопать «запасные помещения» (то есть могилы) на зиму. Это было оправдано, однако один вид такой зиявшей ямы заставлял думать о том, кому она уготована судьбой. Солдатское кладбище находилось в центре Ржева недалеко от батальонного медицинского пункта, в подвале которого работал опытный хирург санитарной роты. Новый дивизионный врач постоянно выдвигал какие-то отговорки, чтобы не сопровождать меня – как это делал некогда полковник медицинской службы доктор Шюц – в поездках на позиции. Как-то после посещения передовой я побывал у одного больного командира роты, лежавшего в своем блиндаже. Полковник задал мне испуганно вопрос, подал ли я больному обер-лейтенанту руку. Естественно, у него был сыпной тиф. Мне быстро сделали прививку из небольших ампул, которые предназначались для людей более старого возраста.

На меня, как фаталиста, это не произвело никакого впечатления. Генерал-майор Суше был переведен в другое место, вместо него пришел подполковник Циквольф, командир 427-го гренадерского полка. У него было намерение использовать преимущественно «метательные» снаряды. Их обнаружили в большом количестве в саперном парке. Циквольф распорядился построить «стартовую установку» для запуска реактивных снарядов, нечто вроде примитивной возвышенной платформы. Затем над нами с громом пролетел «снаряд» с реактивным двигателем и исчез в расположении русских. Мощный снаряд около 2 м в длину имел калибр 280 – 320 мм, нес 50 кг взрывчатого вещества, горючих масел и взрыватель и покрывал расстояние до 2 км до цели[122]. Эффективное оружие было передано во все батальоны, которые самостоятельно выбирали исходную позицию.

В свой новый блиндаж я мог пригласить на ужин гостей и командиров. Среди приглашенных был начальник полевого госпиталя майор медицинской службы доктор Райнбахер, который был более инициативен, чем его предшественник. Также я прислушивался к просьбам ветеринара дивизии обер-лейтенанта ветеринарной службы доктора Валя. Мы разделяли ту точку зрения, что, как бы долго ни продолжалась война, не следует заниматься разведением молодых кобылиц, которые отрицательно влияли бы на производительность и угрожали жизни кобыл.

5 ноября пошел снег и начало задувать. Было 12 градусов мороза, в 1941 г. такая температура установилась на четыре недели раньше. На санях я отправился в обе санитарные роты. В Медведево меня встретила похоронная процессия, направлявшаяся к месту погребения унтер-офицера-санитара. Он заразился сыпным тифом. Я присоединился к процессии. Потом командир роты показывал мне чистые больничные палаты. У многих больных был жар, зачастую они имели отсутствующий вид. Смертность была повышенной. Тогда мы еще не знали, что те, кто выздоровеет, будут страдать от последствий болезни и не все смогут вернуться к своим прежним занятиям.

20 ноября командир 428-го полка провел по моему предложению штабные учения, в которых участвовали 45 офицеров. Тема звучала так: «Внезапное большое наступление в лесных окрестностях города на левом фланге». В следующие дни командир теперь уже 427-го полка смоделировал русский прорыв на железной дороге и контрнаступление через Чалинку.

Майор Ратгенс был переведен в Главное командование сухопутных войск. Расставание с молодым офицером далось мне тяжело. Из штаба группы армий «Центр», где Ратгенс попрощался со своим дядей фельдмаршалом фон Клюге, он позвонил