в коем случае не переносил командный пункт в тыл. Я не собирался этого делать, я лишь искал неприметное место для блиндажа, где штаб дивизии мог бы работать и отдыхать. Теперь его строили опытные русские плотники из добровольных помощников, пришедшие на смену саперному батальону.

Повар при штабе дивизии готовил еду на открытом огне в поле. Каждый, у кого выдавалось время, мог получить свою порцию. Так было в течение всей войны, даже когда обед готовился где-то в другом месте. К нему полагался чай или кофе; редко по вечерам выдавалось немного алкоголя. Постоянно каждую неделю привозили вино, которое сразу делили на небольшие порции для всех и тут же выпивали.

Майор Деген, начальник материально-технической части, квартировал поблизости от нас в уцелевшей деревянной избе. Его сменил в должности майор Каман. Оба молодых толковых офицера штаба впоследствии погибли.

8 сентября командир батальона связи Шнейдер был произведен в майоры. Батальон трудился незаметно и слаженно. Мне не приходилось о них беспокоиться. В тот же день капитан Цаске стал майором. Оба получивших повышение офицера, в прошлом учителя, были работящими и надежными. Цаске занимался в штабе дивизии вопросами транспорта и дорог. Ремонтом дорог занимался уже упомянутый батальон русских добровольцев; гати и мосты они часто строили заново. Каждый из этих близких к природе людей был настоящим мастеровым, практичным и безупречным, обходившимся без единого гвоздя при возведении прочных сооружений. День прошел на удивление спокойно. Может быть, русские прекратили наступление? Это было не так.

В 4 часа утра 9 сентября 1942 г. возобновился ураганный огонь артиллерии, в который вплетался гром «катюш». Яростные налеты авиации сопровождались также бомбежкой деревни Строенки, когда меня осыпали осколки оконных стекол. Наступление шло со стороны «возделанного поля» в направлении левого фланга, где подразделение отважных самокатчиков тут же пошло в контратаку. Как и в предыдущие дни, атака была отбита. Генерал-полковник фон Грайм снова вместе со мной наблюдал за ходом боя и действиями авиации. 10 сентября «Великая Германия» нанесла удар по «полю», напротив которого был левый фланг 129-й пехотной дивизии.

В 4 утра поступил приказ по корпусу атаковать силами «Великой Германии» и отдельными подразделениями 129-й пехотной дивизии. В 5 часов я отдал устный приказ командованию полка. 3-й батальон 41-го пехотного полка с танковой ротой находился в боеготовности в качестве резерва, чтобы поддержать при случае успешное наступление. Оно так и не началось.

Ночью я обнаружил в машине пехоты, стоявшей на «поле», командира передового батальона «Великой Германии». Здесь, через несколько сотен метров, наступление было остановлено. Батальонный командир погиб. Русские, вероятно, узнали заранее о занятии нами исходных позиций. Вслед за воздушными немецкими атаками последовали налеты русских самолетов. Наступление приостановилось. Мы были разочарованы, но наш левый фланг не был задействован. Атаки русских усиливались с каждым днем. «Великая Германия» отошла, оставив лежать на поле боя штурмовые винтовки. У 129-й пехотной дивизии их еще не было ни одной. Также наши солдаты обнаружили брошенные командирские машины и грузовики. Мы не постеснялись, будучи «людьми бедными», воспользоваться этой неожиданной милостыней рейха.

Я ежедневно бывал в батальонах и на наблюдательных пунктах артиллеристов. Командир 1-го батальона 427-го пехотного полка капитан Хофманн предложил отрезать вклинившиеся в наши позиции части противника в болотистом лесу к югу от Сковоручины. Генерал Вайс был согласен с проведением силами 427-го полка операции «Африка». Следующие двенадцать дней шли дожди, так что операцию пришлось отложить. Полковник Бельке вышел севернее из непосредственного соприкосновения с противником. Под его командованием оставались 17 человек 430-го гренадерского полка и десять из его 2-го батальона. Подполковник доктор Маттис был назначен командиром 428-го гренадерского полка. Вскоре его повысили в звании до полковника; он был уравновешенным, всегда занятым, храбрым командиром полка. Поездки на фронт осуществлялись на «Фольксвагене», конным транспортом и пешком. Во 2-м батальоне 41-го полка была отрыта протяженная линия окопов, которую с гордостью показывал капитан Ланг. Я брел по грязи в резиновых сапогах, поскольку из-за дождей вода покрывала дно окопов.

Пройдя 100 м, я намеревался уже похвалить за усердие уроженца Верхнего Пфальца, когда Ланг сказал, что мне следует пройти весь километр траншей, чтобы увидеть всех его солдат. Я выполнил его просьбу. Их усердная работа пошла им на пользу. Враг уже не мог больше видеть их передвижений, и они больше не представляли собой видимую цель, сидя в своих одиночных стрелковых ячейках. Не все военнослужащие в других батальонах были столь работоспособны. Некоторые командиры батальонов и рот так и не воспользовались возможностью по-хорошему поговорить с измотанными в боях солдатами. Я ставил перед личным составом задачу, а в следующий приезд должен был проверить ее исполнение. Только предприимчивый капитан Хофманн не требовал такой мелочной опеки.

Командным пунктом инспекционные поездки не заканчивались. Надо было побывать у командира артиллерии корпуса и решить вопросы организации артиллерийской подготовки в операции «Африка»; у первого офицера Генштаба 102-й пехотной дивизии, располагавшейся на нашем правом фланге, чтобы оговорить задачи наступления с майором Зайденштикером, известным по 3-му танковому полку, танковая рота которого располагалась в тылу дивизии у Табаково. Затем была встреча с подполковником Маттисом, по дороге в его полк; с капитаном, прибывшим с пополнением в маршевый батальон; с военным судьей, с которым я не во всех вопросах был согласен. Он постоянно приглашал свидетелей в свою квартиру, расположенную в глубоком тылу. Это был явный непорядок в условиях малочисленности боевого состава. Я взял его с собой на командный пункт капитана Хофманна. Сюда он мог вызывать свидетелей из рот, в то время как я занимался текущими вопросами. Здесь все находились в боевых условиях, солдата мог накрыть огонь по площадям или задеть рикошетом снаряд. К сожалению, было несколько случаев, когда солдаты сами наносили себе увечья. Молодые бойцы простреливали себе руку. Военный судья отправлял их на родину как раненых. Такое не могло больше продолжаться. Необходимы были суровые наказания дивизионного военного суда.

Ко многим молодым людям, оказавшимся после дома на большой войне, предъявляли слишком высокие требования. Они часто вели себя неправильно, что приводило к большим потерям, чем среди солдат-ветеранов. По дороге, когда я ехал в тот или иной полк, я часто видел, как одного легкораненого сопровождает целая группа молодых солдат. Мне приходилось убедительно просить их вернуться в часть, чтобы дисциплинарный проступок не повлек за собой серьезных последствий. Возможно, об этом пошли разговоры. Терпеть такое поведение дальше было нельзя, принимая во внимание тот пример, что они подавали товарищам. Principiis obsta! – «Захвати зло в начале!»

30 сентября наступление 427-го пехотного полка привело лишь