Шрифт:
Закладка:
Дима смотрит, как его руки завязывают галстук. Димины руки. Бордовый. Рубашка, брюки, хотя и жара.
– Готов? – Папа заглядывает в комнату. – Поехали, дел еще много.
– Да. – Дима затягивает узел. – Сейчас.
Берет папку и идет вниз. Счастье от предстоящих часов – всесильное. Но всё же не цельное, не целое.
Но – счастье.
Настя давно так не засматривалась на мир. Она сидела одна, на скамье, изучала деревья и фонтан. Знакомый парк, наверное, уже давно перестал быть сквозистым, заплатами-кронами заделал просветы, а Настя обратила на это внимание только сейчас.
Сама усмехнулась.
Сидела одна, ждала. Уже скоро, скоро. А потом… Чувствовала себя киношным преступником, шантажистом, который назначил встречу-обмен в людном месте. Несмотря на это, сидела легко, и дыхание было легкое.
Сегодня даже достала оранжевую, как верхушка огня, блузу. Почти полгода не надевала яркое.
За кованым забором зашипела дорога, у калитки остановился знакомый автомобиль. Настя пошла навстречу.
Он увидел ее сразу. Первые шаги были выдержанные, мерные, но потом Дима побежал – неконтролируемо, по-детски – и обрушился грудью на Настю. Если бы кто-то посмотрел со стороны, то подумал бы, что сын долго не видел маму. Очень долго не видел и очень долго обнимал – по минуте объятий за каждый год не-видимости.
Следом из автомобиля вышел Димин отец. Прислонившись к капоту, показал на запястье:
– Через час.
Настя – киношница, преступница, шантажистка – кивнула.
– Какой ты красивый, – оглядела она Диму – в костюме, жилете, рубашке. Кивнула на галстук: – Ах, это для меня?
– Да, – улыбнулся молодой человек.
– Спасибо, – улыбка в ответ. – Ну что, собрал вещи?
Когда так называемое «дело ненужного ребенка» закрыли, Настя ходила сомнамбулой, ходила и ничего не понимала – ни что будет, ни что делать. То есть было ясно, что Диму в интернат не отправят: на Спиридоновых теперь смотрели все, и, даже если бы нашелся достойный и подходящий интернат, отправить туда сына было бы для Спиридоновых социальным и карьерным самоубийством. А самоубийцами они не были. О разрыве контракта Спиридонова-старшего с американской компанией новости ничего не передавали, и Настя заключила, что их сотрудничество в силе, просто откладывается. Но какой-либо информации о будущем Димы Настя не знала. Не знал и сам Дима. До позавчерашнего дня.
Позвонил Насте сам Даниил. Рассказал вкратце: через несколько дней самолет, переезжают впятером, чего вы так упорно и добивались.
– И для чего вы звоните? Чтобы это сказать?
– В том числе. Вы можете рассказать своей журналистке в, где она там у вас, в «НЕОГЕНТе»? Что ситуация разрешилась.
– И почему я должна это сделать?
– Вы не должны, – спокойный уставший голос. – Но я был бы благодарен. Из-за нашего… хм, переезда поднялась большая шумиха. И если вы как-то понизите градус общественного порицания, то нашей семье будет значительно проще жить. Знаете, это ведь докатилось и до заграницы.
– Ну, вы же понимаете, что такие как бы успокаивающие опровержения работают плохо. Хуже, чем громкие статьи про притесняемых детей.
– И тем не менее.
Настя гордо вскидывала голову, будто Спиридонов стоял прямо перед ней. В последнее время ей нравилось это чувство – чувство, что она может что-то сделать. А может не сделать.
– Хорошо, я подумаю. Всё?
– Нет. Дима настоял на встрече с вами перед отлетом.
Насте это понравилось. Настоял.
– Да. Я беру мало вещей. Одну большую сумку. Мама сказала, что места в багажнике мало.
– В багажнике? В багаже самолета, наверное. – Настя улыбнулась. – В багаже.
– Да! В багаже. Вот, а папа сказал, что не возьмем, купим там.
– Ну что же, это хороший план. Уже не терпится, наверное, улететь?
– Да, – улыбнулся Дима. – Наверное.
– Почему наверное?
– Не знаю. Я же не знаю, что там. Никогда там не был. Только до школы был, но уже не помню.
– Не беспокойся, там замечательно.
– Вы были?
– Нет, но мне так кажется. В жизни часто приходится менять места. Иногда вот и дом.
– Я понимаю. Просто… Не знаю. Не только дом.
– Не только? – Настя сжимала пальцы.
– Просто… Еще я никогда не увижу вас?
– Ох, ну… – и разжимала, чтобы сжать снова. – Может быть, еще увидишь?
– Правда?
– Не знаю. Но… почему бы мне как-нибудь не слетать в Америку?
Дима улыбнулся, и Настя тоже, но обе улыбки были уголками вниз.
– Или вы, наверное, будете прилетать?
– Не знаю. У родителей тут нет. Никого. А бабушка умерла.
– Да. – Настя кивнула, и в этот момент легкий парковый ветер обдал ее шею холодом. – Бабушка. Как ты, скучаешь? Уже полегче?
– Угу. – Дима тоже закивал.
– А у мамы?
– У?
– У мамы есть родственники?
– Нет. Есть сестры. Но они ссорились. Не общаются вообще.
– Уф. Ну посмотрим, что-нибудь придумаем. Ты сначала улети, а потом уже будем решать проблему. Да?
– Вот, я вам принес… – Настя и не обратила внимание на папку в его руке.
– Что это?
– Это вы, – Дима улыбался, показывая Насте ее портрет – мозаичный, угловатый, контрастный. Лист, чуть намокший в уголке от вспотевшей взволнованной руки. Она не разбиралась в картинах, но Димину технику узнала бы всегда. Принимала портрет, напрягая скулы, загоняя слезы обратно под веки. Он отдал ей рисунок вместе с папкой: Мне другую купят. А вы с ней довезете лучше. – Да. Довезу лучше. Спасибо тебе. Дима.
Пройдя часовой круг по парку, они вернулись к калитке. Спиридонов-старший не выходил из «Кадиллака», но Настя знала, что уже пора. На прощанье хотела присесть, наклониться к Диме, как присаживалась и наклонялась к маленькому мальчику много лет назад, обнять и сказать что-то ободряющее. Но наклонился он, прижался к ее щеке своей шевелюрой, скрученной в тысячи маленьких торнадо.
И Настя подумала: как сильно и быстро всё меняется.
Она увидела:
1) легкую, полубесцветную пыль на его плечах, подсвеченную солнцем;
2) низколетящих, мерно гудящих шмелей;
3) в небольшом заборном проеме – подростков, вероятно, бегущих к промзоне, – пока Дима прижимал ее к себе. Два раза она попыталась разжать руки – свои, его, – но ничего не получалось, и она просто повисла на его плечах. А потом он отпустил – когда она думала, что этого уже не произойдет. «Кадиллак» уехал спокойно, ровно и уменьшался вдали тоже спокойно и ровно.
По дороге к своей машине, стоявшей с другой стороны вытянутого, изогнутого, как сами деревья, парка, Настя написала Кристине.
Вечером приедешь?
Да.
Что приготовить?
Что хочешь.
