Я закатываю глаза и сбрасываю его руку со своих ног. Парень прав, но я не собираюсь говорить ему об этом.

— Тогда помоги мне сесть. Я лежу здесь уже несколько часов.

— Ты уверена? — Спрашивает Леви, вставая и медленно подходя ко мне. — От этого тебе будет больно.

— Просто сделай это, — говорю я ему. — Я справлюсь.

— А ты сможешь? — спрашивает он, подходя ко мне сзади и беря меня под мышки, чтобы помочь сесть на диван. — Судя по тому, что я помню на заднем сиденье "Эскалейда", ты тогда не слишком хорошо с этим справлялась.

— Меня пытали в ванне и разрезали на куски, как гребаную индейку на День Благодарения, — мрачно бормочу я, напоминание тяжело давит мне на грудь. — Это чертовски больно. Так что, если я хотела кричать и скулить на вас, ублюдки, пока вы втыкали иглы глубоко в мою и без того горящую плоть, то у меня были все чертовы права. Не говоря уже о том, что ты даже не дал мне ничего, чтобы заглушить боль, ты просто делал это так, как будто я должна была получать удовольствие. И, между прочим, я этого не делала.

— Подожди, — вмешивается Роман, появляясь прямо в поле моего зрения. — Ты злишься на нас за то, что мы спасли тебе жизнь?

Я фыркаю и скрещиваю руки на груди, постанывая от этого движения.

— Нет, — бормочу я с тяжелым вздохом. — Видеть, как ваш “Эскалейд” останавливается передо мной, было самым счастливым моментом в моей жизни. Я никогда раньше не испытывала такого ошеломляющего прилива облегчения и благодарности. Что меня бесит, так это то, что я вообще оказалась в такой ситуации. Если бы вы, ребята, не почувствовали необходимости кастрировать его брата, ничего бы этого не произошло.

— Оооооо, — говорит Роман, поднимая руки, чтобы прервать меня. — Это ты начала с ним ссориться во время нашей вечеринки. Это ты воткнула ему нож в кишки. Это твоя война, императрица. Тебе просто повезло, что мы были рядом, чтобы закончить все это.

— ПОВЕЗЛО? — Я вскрикиваю, засовывая руки под себя, чтобы попытаться заставить себя подняться чуть выше. — Что из прошлой ночи ты назвал бы удачей? Посмотри на меня, — требую я, проводя рукой по многочисленным неглубоким порезам, покрывающим мое тело. — Я выгляжу так, будто меня только что изрезал гребаный маньяк. О, подождите. ТАК И БЫЛО!

Маркус наблюдает за мной, его пристальный взгляд полон любопытства, когда он медленно прищуривает глаза.

— Что это на самом деле? — спрашивает он. — Есть что-то еще. Ты знала, что мы выступили против Дрейвена, чтобы защитить тебя, и ты даже выглядела чертовски взволнованной, когда я покончил с его жизнью. Ты была не против, так что же еще происходит?

Я отвожу взгляд, сжав челюсть, а в груди гудит тупая боль, которую я не до конца понимаю.

— Разве девушка не может просто разозлиться из-за того, что провела ночь, истекая кровью в ванне?

Роман качает головой и подходит ближе.

— У тебя есть полное право злиться из-за этого, но Маркус прав. У тебя на уме что-то еще.

Я не могу не встретить его пристальный взгляд, и, когда я вижу неподдельное беспокойство в его темных глазах, в моем горле начинает образовываться комок. Я вздыхаю и перевожу взгляд на стакан с водой на журнальном столике, наблюдая, как конденсат медленно стекает по тонкому стеклу и оставляет след на дорогом дереве.

— Вы сказали, что научите меня, как защитить себя, — бормочу я так тихо, что даже не знаю, слышат ли они меня как следует.

Руки Маркуса вздрагивают на моей лодыжке, и он сжимает ее немного крепче, когда Роман тяжело вздыхает.

— Мы действительно так сказали, — признает он. — Но это было всего несколько дней назад. Независимо от того, начали мы тебя тренировать или нет, ты все равно не была бы достаточно сильна, чтобы отбиться от него.

— Ты этого не знаешь, — выпаливаю я, слезы наполняют мои глаза. — Ты мог бы научить меня основам. Или, по крайней мере, научить меня, как оттолкнуть его от себя на достаточно долгое время, чтобы окликнуть тебя в клубе. Все могло не зайти так далеко. Ты мог бы спасти меня, пока не стало слишком поздно.

— Мы не спасли тебя, — говорит Леви, присаживаясь на край кофейного столика, чтобы встретить мой тяжелый, полный боли взгляд. — Ты спасла себя сама. Ты намного сильнее, чем думаешь. Ты сломала этому ублюдку нос и вырубила его. Ты выбралась из ванны через люк, когда другие люди не смогли бы. Все, что мы сделали, это подлатали тебя в конце.

— Не делай вид, что я не видела, как его гребаная голова каталась по заднему сиденью, прежде чем ты вырубил меня.

— Что ж, — усмехается Маркус, в его глазах появляется нездоровый блеск. — Мы точно не могли позволить ему остаться безнаказанным.

— Ты отрубил ему гребаную голову.

Маркус смеется.

— Отдавай должное там, где это необходимо, — говорит он. — Мы не просто отрезали голову, мы срезали ее зазубренным ножом. Это было чистое великолепие. Нет, это был шедевр. Произведение искусства.

У меня сводит живот.

— Фу, меня от тебя сейчас стошнит.

Маркус мягко сбрасывает мои ноги со своих колен и встает.

— Тогда моя работа здесь закончена.

Не сказав больше ни слова, он выходит из гостиной, и прежде, чем успевает отойти слишком далеко, позади него раздается тихий свист, и два больших волка скачут по комнате. Мои глаза расширяются от удивления. Я даже не заметила, что они были здесь.

Роман смотрит, как волки устремляются за Маркусом, прежде чем оглянуться на меня.

— У нас все хорошо? — спрашивает он.

Я поднимаю бровь.

— Ты что, забыл, что похитил меня и практически нарисовал мишень на моей спине для своего отца? Не говоря уже обо всем остальном дерьме, через которое ты заставил меня пройти с тех пор, как я здесь. В каком мире у нас когда-нибудь было бы все хорошо?

Он закатывает глаза.

— Мы же не привязывали тебя в ванне.

— Чем это отличается от того, чтобы преследовать меня по лабиринту и заставлять думать, что я умру?

— Тем, что мы никогда не желали тебе зла. С нами ты всегда была в безопасности, просто не знала этого. Нам просто нравится видеть страх в твоих глазах, в то время как у него были все намерения покончить с твоей жизнью. Мы — это не он. Поэтому я спрошу тебя снова. У нас все хорошо?

Я тяжело вздыхаю и стискиваю челюсти.

— Сделай мне