озере, опрашивая всех нас. Кэтрин и Том были первыми, представив свою версию истории. Кэтрин клялась, что заблудилась в походе. Том клялся, что думал, что она бросила его. Что касается того, где он был прошлой ночью, когда зашла Вилма, он сказал ей, что обеспокоился о силе шторма и решил переждать его в подвале дома Фицджеральдов.

Все это я узнала от самой Вилмы, когда она пришла за моими показаниями. Я изложила свою версию, которая полностью совпадала с точкой зрения Ройсов. Если она и имела подозрения на чей-либо счет, то этого не показывала. Ничего удивительного.

– Я должна тебе еще кое-что рассказать, – сказала я. – Но не здесь. На озере.

И вот мы здесь. Поверхность озера разделилась на две отдельные половины. Слева – небесно-розовая. Справа – мерцающе-черная. Я веду лодку посередине, след от мотора перемешивает свет и тьму.

– Я говорила с Буном, – сказала я, пока мы скользим по воде. – Он рассказал мне правду о том, что случилось с его женой.

– Вот как, – Вилма, кажется, не удивленна. Я подозреваю, что она уже знает. – Это меняет твое мнение о нем?

– Да. И тебе. Я думала, ты обычная стерва.

– Так и есть, – говорит Вилма. – Но я также готова делать исключения, время от времени. Что касается Буна, он один из лучших парней, которых я встречала, Кейси. Поверь мне.

Мы достигли Старого Упрямца, который находится на теневой стороне озера. Я глушу мотор, достаю платок из кармана и протягиваю его Вилме. Она разворачивает его, и ее глаза расширяются от шока.

Наконец-то, однозначная реакция.

– Я нашла их в подвале, – говорю я. – В моем подвале.

Вилма не сводит глаз с водительских прав и прядей волос. Она знает, что все это значит.

– Все три женщины в озере.

Я указываю на Старого Упрямца, теперь силуэт в сгущающихся сумерках.

– Прямо там.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что мой муж не мог бы их положить в другое место.

Я не могу сказать ей правду по множеству причин, главная из которых состоит в том, что она мне не поверит. Я надеюсь, что этого – откровения одной жены другой – может быть достаточно, чтобы убедить ее.

– Завтра я вызову водолазов и посмотрим, права ли ты, – говорит она. – Если да, то жизнь для тебя станет намного сложнее. Люди узнают, что твой муж был убийцей, и осудят тебя за это.

– Я знаю.

– Действительно знаешь? Прежние заголовки бульварных газет тебе покажутся цветочками, – говорит Вилма. – Ты проведешь остаток своей жизни, неразрывно связанной с образом этого человека. Ты можешь попытаться дистанцироваться от этого, но это будет сложно. Или даже невозможно. Вероятно, ты не сможешь показывать своего лица на публике в течение очень долгого времени.

Я думаю о той фотографии, на которой я пью из бутылки перед папарацци. Фото было опубликовано на первой полосе New York Post .

– Я уже это поняла. Кроме того, я просто хочу, чтобы была справедливость. Я хочу, чтобы все, кто знал и любил Меган, Тони и Сью Эллен, знали, что с ними случилось, и что человек, который это сделал, больше не может никому навредить.

Над лодкой воцаряется тишина – минута тишины для трех женщин, чьи тела теперь покоятся далеко внизу. Когда она заканчивается, последние лучи заката скрылись за горами, оставив нас двоих сидеть во мраке раннего вечера.

– Как давно ты знаешь? – говорит Вилма.

– Довольно давно.

– Достаточно, чтобы взять дело в свои руки?

– Если и знала, – говорю я, – теперь это будет ужасно трудно доказать.

Я остаюсь неподвижной, слишком нервной, чтобы двигаться, и жду ответа Вилмы. Она не облегчает мне задачу, потратив почти целую минуту на то, чтобы сказать:

– Полагаю, ты права.

Надежда расцветает в моей груди. Я думаю, что это, возможно, может быть один из тех редких исключений, о которых Вилма говорила ранее. Моя судьба в ее руках.

– Лена все-таки кремировали, – говорю я. – Нет тела для осмотра.

– Да, это невозможно, – говорит Вилма. – Кроме того, я не вижу причин возобновлять то дело, учитывая, что никаких нарушений не было обнаружено.

Я выдыхаю, отпуская большую часть страха и напряжения, которые росли во мне. Видимо, это мой счастливый день. Кэтрин Ройс дала мне второй шанс на жизнь. А вот и Вилма Энсон предлагает мне третий.

У меня достаточно самосознания, чтобы понять, что я их не заслуживаю.

Но я все равно приму их.

Все, что остается, – это беспокойство по поводу одного небольшого незавершенного дела.

– А открытка?

– А что открытка? – говорит Вилма. – Эта штука была проверена шестью способами до воскресенья. Мы никогда не узнаем, кто ее послал. На самом деле, меня бы не удивило, если бы она просто исчезла из комнаты для улик. Такие вещи постоянно теряются.

– Но…

Она останавливает меня взглядом, нехарактерно читаемым во всех отношениях.

– Ты серьезно собираешься спорить со мной об этом? Я даю тебе выход, Кейси. Бери его.

Я беру.

С удовольствием.

– Спасибо, – говорю я.

– Пожалуйста.

Проходит две секунды.

– Никогда больше не поднимай этот вопрос, иначе я передумаю.

Еще две секунды.

– Теперь верни меня на берег. Уже поздно, а ты только что завалила меня хреновой кучей бумажной работы.

Когда Вилма ушла, полностью стемнело. Я прохожу по темному дому, везде включаю свет, прежде чем отправиться на кухню, чтобы решить, что приготовить на ужин. Стакан бурбона, который я налила прошлой ночью, все еще стоит на столе. Вид его заставляет меня дрогнуть от жажды.

Я поднимаю стакан.

Я подношу его к губам.

Потом, передумав, отношу его к раковине и выливаю в канализацию.

Я делаю то же самое с остальной частью бутылки.

Затем следующая бутылка.

Потом все бутылки.

Мое настроение качается, как маятник, пока я избавляюсь от алкоголя в доме. Та же ярость настигала