возможность, при существующем правительстве, что-либо сделать и удирало туда, где, по слухам, было лучше. Слишком много вынесли обид, огорчений при правительствах демократических (с.-p.). Так думало большинство офицерства, и, мне кажется, никто не сможет упрекнуть его за это. Не слабые уходили в тыл, а, во многих случаях, убежденные, что они делают наилучшее. Ведь у нас на Востоке России не было авторитетных лиц, могущих дать исчерпывающее разъяснение событий, которым бы поверили. Мы и ими были бедны — у нас не было Алексеева, Корнилова, Деникина. У нас появились свои «звездочки», никому не известные: подполковник Каппель, капитан Степанов, герои Казани. Таким же случайным был и я — не было авторитета, не было знаний, не было стажа. Все распоряжения мои были с горячим желанием сделать хорошее, но очень часто через некоторое время их приходилось заменять новыми, иногда еще худшими. Страдало население, страдали и войска.

Во главе гражданского управления сперва никого не было, а потом прибыл уполномоченный правительства, инженер, бывший член Совета солдатских и рабочих депутатов в Петрограде, а впоследствии личный секретарь председателя Директории Авксентьева (фамилии не помню). Желания работать у него было много, но умения не было тоже, и фактически жизнью руководил городской голова и председатель земской управы первого состава после революции. Последний — эсер, но очень дельный, знающий край и пользовавшийся большим уважением и популярностью среди населения города и уезда.

События шли ускоренным темпом. Флотилия отходила под давлением красной флотилии. Я до сих пор не могу понять, кому она подчинялась, какие задачи выполняла в связи с действиями сухопутных частей. Могу сказать одно, что от Елабуги я отошел только потому, что отошла флотилия и мне было передано, что через два дня она отойдет к Пьяному Бору. Мне было приказано переправляться через Каму, и отход мой был на Мензелинск, Бирск, поэтому без флотилии я не смог бы произвести переправу. В общем, я совершенно откровенно должен сказать, что управления ни гражданского, ни военного не было, а были лишь суррогаты, попытки найти правильные пути.

Каковы же были возможности? Безусловно можно утверждать, что громадная часть населения была настроена антибольшевистски. Доказательством могут служить многие факты:

1. Войска, дошедшие к эвакуации Елабуги до 6000, довольствовались добровольными пожертвованиями деньгами и продуктами. Ежедневно утром громадный двор штаба гарнизона был заполнен телегами с продуктами. Из деревень везли все: мясо, овощи, крупу и т. д. Для приема пожертвований деньгами в штабе был особый казначей. Я не скрываю, что большую часть дал город, но приведу пример: из одной волости я получил 25 000 рублей царскими и 50 000 керенками. Это уже показательно.

2. Я получил из всех волостей, не занятых красными, постановления, где предлагалось мобилизовать население от 18 до 45 лет, а это дало бы до 30 000. Добровольцами идти боялись, опасаясь за семьи в случае нашего отхода. Я телеграфировал в Самару, прося разрешения мобилизовать хотя бы некоторые года и отправить их через Уфу в Сибирь для формирования частей в глубоком тылу. Ответ был такой: «Мы не позволяем вам мобилизовать ни одного человека. Галкин, Лебедев». Что элемент этот был бы надежным, доказывает вся последующая борьба: в конечном результате в армии остались: вятичи, пермяки, уфимцы и волжане.

3. В 7 верстах от Елабуги есть большое село Танайка, шибко революционное во время начала революции. Как-то, когда я находился в штабе гарнизона, мне было доложено, что танаевцы привезли восемь гробов с телами и просят принять покойников, а их отпустить. Отправленный мною офицер выяснил, что танаевцы накануне напали на деревню, которая в свое время разгромила имение и убила помещика Адашеева, члена 1-й Государственной думы и в свое время гонимого дореволюционным правительством. Танаевцы убитых положили в гробы и прислали в штаб как доказательство того, что они порешат с каждым большевиком.

4. Однажды ко мне явилась депутация от названного села Танайка с просьбой приехать к ним в день, когда у них будет сходка. Я поехал. Так как у меня не было ни верховой лошади, ни экипажа, я поехал на паре почтовых, в тарантасе, с офицером и четырьмя конными ординарцами. Подъезжая к селу, я услышал церковный звон. Меня встречали как архиерея. Женщины стояли по левую сторону улицы, а мужчины по правую, и все кланялись. У церкви аналой, иконы и священник, который отслужил молебен. Я сказал несколько слов о большевиках, но меня скоро прервали и радостно заявили, что сход решил сформировать одним селом конный дивизион. На покупку всего необходимого они дают деньги и будут довольствовать эту часть, пока она вблизи села. Сформировать конный дивизион не удалось, но впоследствии в полку, который я сформировал, была Танаевская стрелковая рота сверх девяти рот полка. Об этой роте я скажу впоследствии.

Возможностей было много, но использовать их не сумели благодаря многим причинам; некоторые я указал выше. Вятский край не был использован, я думаю, и в десятой части, как в первый момент борьбы Народной армии летом и осенью 1918 года, так и армией адмирала Колчака в мае — июне 1919 года, когда Ижевск, Воткинск, Сарапул, Елабуга вновь находились в наших неумелых руках.

Боевые действия под Елабугой были очень малые. Несколько раз противник со стороны Вятских Полян пробовал наступать небольшими силами, но легко был отбиваем верстах в 20–30 от города. Мы потеряли 8 убитых, около 40 раненых, у красных было взято одно орудие, несколько пулеметов, кухня. В общем, красные не лезли, мы, надо сказать, желания тоже не имели, прикованные к реке, да и начальство нас не перчило, а спрашивало, когда перейдем на левый берег Камы. Как оказалось, там мы были нужнее. За все время нахождения моего в Елабуге я не получил ни одной ориентировки, ни одной газеты, ни одной сводки и совершенно не знал, где и какие части или отряды существуют. Реальными для меня были Ижевск и Воткинск.

Наконец, после сговора с капитаном 2-го ранга Феодосьевым было эвакуировано гражданское население и имущество, много товаров из кооперативов. Войска, после ухода всех пароходов и флотилии, ночью отошли на берег Камы, против села Набережные Челны. Феодосьев обещал устроить переправу быстро, необходимым количеством барж и пароходов. Мы имели с собой около 200 голов скота. Когда я прибыл к берегу, установив на позиции арьергард, ни одного человека не было переправлено, хотя прошло уже 4 часа с назначенного для переправы времени. Несмотря на вызовы, ни один пароход, ни одна лодка к месту посадки не прибывали. Пробовали кричать, ничего не выходило, был сильный ветер. А