— Мы можем проверить всё быстрее, — неожиданно вступил в беседу садовник. — Носитель серебряного перстня должен знать, как звучит первая мудрость Ордена.

— Я не стану говорить этого мирянину! — возмутился воин.

— Тогда скажи брату, — спокойно ответил старик, сложив пальцы в сложном жесте.

Дарга вытаращился на него.

— Будь ты проклят, отступник! — только и сказал он.

Садовник вздохнул, и двое добдобов быстро ударили воина под колени, а третий добавил дубиной по голове. Дарга упал, выронив жезл.

— Думаю, все понимают, что первая мудрость Ордена звучит совсем по-другому, — тихо сказал старик. — Свяжите его и посадите в темницу!

Шаман оторопело смотрел, как стражники уносят связанного разбойника. Наконец, на поляне перед павильоном остались только он и садовник.

— Вы — брат Ордена? — с опаской спросил Тукуур.

— Нет, — покачал головой старик. — Но я видел тайны братьев, отражённые в зеркале Вещего Зверя. Они не прошли испытания. Надеюсь, для Вас исход будет другим. А теперь примиритесь с собой и готовьтесь. Завтра я отведу Вас к пещере.

Всю ночь и утро шёл дождь. Когда хранитель сада привёл Тукуура, усталого и грязного, в большой грот посреди леса, он хлынул вовсю, серебряной завесой отделяя углубление в скале от остального мира. Шаман видел в этом множество символов. Водяной полог отделял священное пространство от обыденного, прошлую жизнь от будущей. Для него не осталось пути назад, только вперёд, в пещеры, глядящие на него подобно глазницам черепа. Лишь когда Тукуур пройдет испытание расступится серебряная завеса, чтобы он, обретший новую силу, смог вернуть себе внешний мир. И возвращать его — понимал шаман — придётся с боем.

Привыкнув к полумраку грота, знаток церемоний с удивлением увидел троих стражников и связанного Даргу. Разбойник мрачно взглянул на вновь прибывших и сплюнул себе под ноги.

— Один просил об испытании, но двоим придётся его пройти, — провозгласил старый садовник. — Того, кто не хочет быть здесь, я спрашиваю: почему ты предал нас?

На этот вопрос можно было ответить как угодно. Промолчать, пожать плечами, плюнуть ещё раз. Но Дарга зло произнёс:

— Потому что вы безумцы, разрушающие основы общества, кровавыми жертвами пробуждающие от сна древний ужас. Пытаетесь снова загнать нас в рабство живым камням, но вам не убить человеческий разум!

Старик холодно усмехнулся.

— Разум — тонкая рябь на поверхности океана страстей. Когда мудрость духов озаряет его, разум красиво сверкает подобно лунной дорожке, но его склонность к самолюбованию смехотворна.

Он немного помолчал и добавил:

— Слова сказаны. Теперь выбирай: — правая или левая?

Тукуур прислушался. Монотонно шелестели капли дождя, но в их шорох вплеталась тихая мелодия, пробуждающая в сердце полузабытую тоску, и доносилась она из левой пещеры.

— Правая карает, левая милует, — тихо пробормотал он.

Дарга расхохотался, и внезапно рванулся из рук стражников, устремившись к хранителю сада, но тот плавным движением ушёл с его пути. Разбойник споткнулся, но чудом сохранил равновесие. Добдобы метнулись к нему, заслоняя старика, и тогда воин, как разъярённый носорог всем весом врезался в ближайшего стражника. Оба противника, сцепившись, прокатились по земле в направлении правой пещеры. На самом её пороге стражник отпустил Даргу и пинком отправил его внутрь. Раздался отчаянный вопль, затем глухой удар и всплеск. Всё стихло.

— Проклятие, — с чувством сказал садовник. — Воистину, есть время соблюсти ритуал, и есть время обойтись без него!

— Нужно скорее его вытащить! — выпалил Тукуур. — Если поспешим, то змеи…

— Кроме змей там ещё очень глубоко, — с сожалением ответил старик. — Он наверняка расшибся, и рисковать своими людьми я не намерен. Аман Дарга сделал свой выбор, хотя, видит Судья, я очень хотел бы, чтобы он был другим. Теперь ступай ты.

В пещере было темно и сыро. С ячеистого известкового потолка капала вода. Извилистый коридор уходил всё дальше вглубь скалы, и вскоре свет пасмурного дня остался позади. Теперь Тукуур слышал только звук падающих капель и тихую мелодию впереди. Он брёл в темноте, осторожно нащупывая ступнями песчаную тропинку между камнями и скальными выростами. Каждый шаг по неровной тропе напоминал, как много глаза значат для равновесия. Потом появился запах, горьковато-пряный, как в аптеке или в доме лекаря. И, наконец, свет вернулся. Теперь он был нежно-серебристым, как сияние Стального Феникса или Царь-камня в ночном небе. Свет сочился из трещин, собирался серебристыми лужицами в углублениях, стекал по едва заметным желобкам вперёд и вниз. Стены внезапно расступились, и шаман оказался на берегу подземного озера, наполненного сияющей жидкостью, похожей на ртуть. Плоский камень нависал над озёрной гладью как причал без колонн, и возле него тропа обрывалась. Тукуур склонился над серебряной жидкостью, но не увидел в ней ничего — ни своего отражения, ни стен пещеры.

Тихий шорох песка заставил его обернуться. Зверь стоял на краю камня, загораживая путь назад. Он был похож на скульптуру крупной лесной кошки, отлитую из той же серебряной субстанции, только загустевшей и сохраняющей форму. Чёрные глаза с светящимися зрачками-звёздочками казались кусочками ночного неба. Тукуур заворожённо смотрел на посланника Последнего Судьи. Он был уверен, что не видел в своей жизни ничего прекраснее. Благоговейный восторг охватил шамана, и только в далёком и тёмном уголке сознания надтреснутым колокольчиком билась мысль, что перед ним стоит сама Смерть.

Тукуур сам не понял, как развязал шнурки своей сумки, выпустив наружу волшебную сферу. Шар тут же засиял, впитывая свечение пруда. Серебряная кошка легко коснулась его головой, и тут же расплылась. Серебристый смерч взметнулся к потолку, закручиваясь причудливой спиралью, и из него появилась Айяна. Девушка мягко улыбнулась и коснулась лба шаман благословляющим жестом. Сладкая тоска охватила знатока церемоний, и он даже не почувствовал, как потерял равновесие, и рухнул в сияющий пруд.

Страх смерти острым клинком пронзил сердце шамана. Он отчаянно забарахтался, но дна не было, а вязкая жидкость не отпускала. Гнев, обида, отчаяние — всё смешалось внутри Тукуура в большой липкий ком, а затем укатилось, оставив только смертельную усталость. И тогда, смирившись с окончанием пути, знаток церемоний понял, что может дышать. Он висел в пустоте, слыша, как бьётся его сердце в такт чарующей мелодии озера. Эта песнь казалась простой и незатейливой как свист тростниковой дудки, но постепенно Тукуур начал различать переливы и обертона, а потом и другие мелодии, прилетавшие издалека. Их источники были разбросаны по джунглям вокруг Баянгола, и Тукуур понял, что это подобно камертонам звучат осколки Драконьей Ладьи, до сих пор оплакивая гибель целого во время Падения Звёзд. Слух шамана становился всё острее, улавливая тончайшие оттенки звуков. Он впитывал беззвучный шелест подземных вод,