– Салли, ты советовалась с кем-нибудь, прежде чем отдать ему деньги?

– Нет, я взрослый человек, и это мои деньги.

– А ты не думаешь, что именно за этим он и приехал?

– Конечно же, нет. Никто не знал, что у меня есть эти деньги. Я никому не говорила.

– Но он знал, что ты не зарабатываешь себе на пропитание. И знал, что ты живешь в красивом новом доме.

Я уже начинала злиться. Почему она считала меня дурой?

– Он имел право на эти деньги, тетя Кристин. С того самого момента, как я начала ходить на терапию, мне говорили работать над проблемой доверия и не относиться к людям с предубеждением. Теперь ты говоришь, что папа был ужасен, и намекаешь, что брату от меня нужны были только деньги. Папа любил меня!

– Не ты ли только что рассказывала, что Питер говорил то же самое про твоего родного отца?

– Ты сравниваешь Тома Даймонда с Конором Гири? – Я почувствовала, как во мне закипает ярость. Я вскочила и нависла над ней.

– Конечно же, нет…

– Не смей при мне даже упоминать о них в одном предложении. Они ничем не похожи друг на друга… – Я остановила себя, ужаснувшись, что гнев снова берет надо мной верх. Тетя Кристин попятилась назад, поднявшись со стула, а теперь стояла за ним, будто защищаясь.

Но я остановила себя.

– Я… Я пойду спать.

Тетя Кристин молчала. Мне стоило извиниться, но я все еще была слишком возмущена ее словами. То есть моя мать, Джин, тоже была жертвой домашнего насилия, физического и эмоционального? Это для меня было слишком.

Не пробило еще и десяти часов. Завтра была суббота. Я должна играть в «Фарнли Манор».

Тетя Кристин оставалась в своей комнате, пока я в одиночестве завтракала в то субботнее утро. Мне стало грустно, и я села за ее пианино, но не смогла заставить себя поднять крышку. В конце концов я вышла из дома, не прощаясь, и вызвала такси, чтобы доехать до станции.

В поезде у меня зазвонил телефон. Это была Анджела.

– Салли, ты до смерти напугала Кристин, она только что позвонила мне вся в слезах.

Я молчала.

– Ты меня слышишь?

– Да, – ответила я.

– И тот парень, который жил у тебя, – это твой брат? Я едва поверила, когда она мне рассказала. Почему ты не пришла ко мне? И почему не пошла с ним в полицию?

– Это не твое дело, и тетя Кристин тоже влезла не в свое дело, когда тебе рассказала.

– Кто еще знал об этом? Марк?

– Да, он член семьи. Это наше личное дело.

– Ты должна была сообщить мне, когда… Ты отдала этому парню миллион евро?

– А что насчет тебя, Анджела? Что насчет той правды, которую ты не рассказывала мне?

– О чем ты говоришь?

– Это правда, что мама собиралась уйти от папы? Он применял к ней насилие?

Я услышала тяжелый вздох. Мне очень хотелось, чтобы она сейчас начала все отрицать. Но Анджела ничего не сказала. Я повесила трубку. Все люди в вагоне пялились на меня.

В такси от станции до «Фарнли Манор» работало радио, и таксист попытался завести со мной разговор по поводу одного из объявлений: «Первый подтвержденный случай коронавируса в Республике Ирландия. Мужчина из восточной части страны, недавно путешествовавший в Италию. Ожидается официальное заявление от министра здравоохранения».

Я приехала на работу как раз вовремя. Я никогда в жизни так не нуждалась в инструменте. Лукас спросил, все ли со мной в порядке. Видимо, у меня опухли глаза, и я была слишком неразговорчива. Он организовал для меня полный кофейник и немного пирога и настоял, чтобы я хоть что-то поела, прежде чем начинать. Я отнесла поднос за рояль и заставила себя играть. Начала с фортепианной сонаты № 14 Бетховена – быстрого, яростного произведения, и мои пальцы бешено скакали по клавиатуре, пока я пыталась вылить всю свою ярость через руки. Я играла в первый раз с тех пор, как узнала, что Конор Гири был блестящим пианистом.

Меня прервал Лукас и попросил играть мой обычный репертуар – спокойную, расслабляющую музыку. Но мой овладел гнев. Я опрокинула поднос на толстый светлый ковер, облив ближайшие диваны и гостей. Все отвели глаза. Лукас тут же кинулся к гостям. Я пошла в гардероб и забрала свою сумку и пальто. Я еще раз вызвала такси, чтобы доехать до дома. К счастью, машина приехала быстро, ведь если б Лукас вздумал сделать мне выговор, я бы точно его ударила.

По пути домой я снова плакала. Я пыталась делать дыхательные упражнения, пыталась поставить себя на место тети Кристин, на место Анджелы, но рациональное начало во мне вопрошало – почему они не могут поставить себя на мое место? Разве моя ярость не оправдана?

Я взяла из ящика с инструментами молоток и как раз была в процессе уничтожения своего фортепиано, когда в дверь позвонили. Я не обратила на это внимания и начала колотить молотком еще сильнее, пока не услышала громкий стук в окно у себя за спиной. В раздражении я повернулась. Это был Марк.

– Что с тобой происходит? Я оставил, наверное, сообщений десять! Что-то случилось? Марта сказала…

– Марк, пожалуйста, уходи, я не хочу сейчас ни с кем разговаривать. Пожалуйста!

Я старалась говорить спокойно. Когда Марк зашел в раскрытые двери, за его спиной остановилась полицейская машина. Из нее вышла инспектор Ховард с патрульным полицейским. Она улыбалась.

– Салли, у нас наконец есть для тебя новости про Конора Гири. Я могу войти?

Она посмотрела на Марка в ожидании, что он сейчас уйдет.

– Я Марк Батлер… Марк Нортон, брат Дениз Нортон, дядя Салли. Я хотел бы услышать, что вы хотите рассказать.

Инспектор Ховард посмотрела на меня.

– Ты не против, Салли?

Я чувствовала, что у меня напрочь исчезли все эмоции и я невероятно устала. Я не продлевала свой рецепт на валиум, потому что он вызывал слишком сильное привыкание, но мне было что-то нужно. К черту Тину с ее советами. Алкоголь.

Я впустила их всех внутрь и налила себе стакан «Джемисона». Марк был шокирован, увидев разбитое вдребезги пианино, но я сказала, что сейчас не готова это обсуждать. Полицейские обменялись взглядами.

Я никому ничего не предложила, но это сделал Марк, как в своем собственном доме. Он отправился делать кофе.

Инспектор Говард начала рассказывать мне массу всего, что я уже знала. Только я знала больше. Полиция имела все резоны полагать, что Конор Гири