Он открыл глаза, дрожащими пальцами смахнул с век песок и прохрипел:

– Агата?

Она выжидала, мысленно проверяя, сможет ли ответить на лесканте или вообще на любом человеческом языке.

– Я здесь. Как ты?

Он попытался выбраться из земли, потом упал на четвереньки. Агата ждала. Ничего другого ей не оставалось. Наконец он встал.

– Я… со мной все… все хорошо. Я думал, будет труднее…

– Оглянись, – сказала она.

Березар обернулся. Вяз у него за спиной был наполовину выдран с корнем, расщепленный напополам ствол искорежен и смят, будто от удара огромным кулаком. Надломленные ветви тянулись к небу.

– Излишек Воды, – сказала Агата, с трудом сглотнув. – Осторожнее, дерево в любой момент упадет.

Березар отошел в сторону.

Жаль, что дерево погибло. Может быть, Чала смастерит что-нибудь из оставшейся древесины.

Березар шагнул к Агате. Ей на ум пришло что-то типа шутки, мол, береза выживает там, где гибнет вяз, но она не могла рассказать ее смешно; вот у Веселины получилось бы.

– Чем я могу тебе помочь, Агата?

– Служи Ей как можешь на своем пути, – сказала она отрывисто, но без грубости. – А сейчас ступай. Я скоро приду.

Такое уже бывало и раньше. Березар поспешно ушел.

Хорошо быть камнем, невольно подумала Агата. Камень не умирает. Да, его можно расколоть, но это не нарушит его сон. Покарав спутника Извора за его дерзкий поступок, Агата слегла, и болезнь не отпускала ее много дней. Странж сказал остальным, что Агата не помнит ничего из случившегося, дабы им не смущаться в ее присутствии, но она знала, кто обмывал ее сожженную кожу, кто шептал слова утешения ее непонимающим ушам, кто прикрывал ее бесстыдную наготу. Странж был Небесным Мостом, как его называла Дани, тем, кто может войти в дом скорбящего духа, успокоить его, убаюкать, погрузить в сон и помочь обрести покой.

Лишь еще один человек на такое способен, потому что усадьба придает ему силы, но тогда он не гостил у Странжа, иначе ничего этого не случилось бы.

Нет, пусть лучше все верят, будто она ничего не помнит. Это нужно даже тем, кто не пользуется магией, как Винтерхольм.

Но самое главное, чтобы в это верил Варис. Если он подумает – а он обязательно подумал бы, – что кто-нибудь, пусть даже Странж, способен помочь Агате больше его самого, то перестанет предлагать свою помощь. А это океаны уныния и материки отчаяния.

А если… а если… Безусловно и абсолютно, Березар не такой, как Рисси. Хотя Агата и знала, что никогда больше не сломается подобным образом. И это означало, что перед ней лежит новый, иной путь.

Тут на Агату нахлынула долго сдерживаемая ярость.

А если бы она убила Березара? Нет, не так: а если бы она убила и Березара тоже? Спасло ли бы это его паству, славу Богини и честь, священное призвание? И все это лишь для того, чтобы окунуть пальцы в наносную человечность?

За кого он ее принимает?

Она впилась пальцами ног в твердеющую почву, стараясь заземлить ярость, будто электрический ток. Березар просил ее не для себя. Он просил во имя Богини, надеясь, что Она защитит их обоих.

У Вариса не было такой защиты, точнее, он думал, будто у него ее нет, но это, наверное, одно и то же.

Она направила свои чувства глубоко в землю, к дороге, ведущей к железным путям, вдоль рельсов, с превеликой осторожностью, легким касанием…

Варис, умоляю. Ты мне нужен, ради одного-единственного прохладного вздоха твоего духа…

…легчайшим, как этот самый вздох, ведь Варис ни в коем случае не должен знать, что он нужен, когда его нет рядом.

Она тут же поняла, что допустила ошибку. Нельзя взывать к Варису в доме, где о нем заботятся другие, где о нем думают другие. Эхо и отклики чужих мыслей завалили ее, как рушащийся дом, раскалываясь на куски, на острые осколки, погребли ее…

Березар, который жил, терзаясь безнадежной утратой и неутолимой надеждой…

отпусти немедленно

Странж, сияющий дух которого прорывался сквозь все защитные заслоны, обжигая горем…

Дани, которая заботилась о Варисе чуть ли не больше, чем о Странже…

надо выбираться отсюда

Лилия, которая месила тесто с отрубями, волнуясь, что расстроенный гость покинет усадьбу…

Речен, чье невыносимое бессловесное великолепие слишком напоминало голос Воздуха…

нет, не трогай ее, остановись

А потом, как она и боялась, Лумивеста, которая сжимала ручку, душой и духом погрузившись в мысли о Варисе. Агата вскинула ладони, толчком захлопнула врата в ее разум, ощутив огонь и холод мрамора на коже, напряжение…

отвергаю дар и ласки

Она знала, что он нежен, что он терпелив.

обещанья без огласки

Олень на поляне, связанный, беззащитный, подставленное горло оголено под лезвием ножа…

чары приведут к развязке

За кого она ее принимает?

– Добрый день, Агата, – громко произнес Винтерхольм, чем предотвратил дальнейшее развитие событий. – Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь в этот славный осенний денек, – сказал он и шевельнул пальцами, повторяя слова видимой речью Скорейши, что дало Агате возможность найти опору еще в одном языке.

«Спасибо, я просто устала», – жестами ответила она, сознавая, что оба понимают абсурдность ситуации.

– По-моему, не помешало бы присесть, – сказал Винтерхольм, указывая куда-то в сторону от Агаты. – Вот тут, слева, очень удобный валун.

То, что только что совершила Агата, в глубинах подсознания Лумивесты… некоторые чародеи называли это «дарованный консейль». Такое вмешательство считалось беспардонным и грубым, ему не было извинений.

Но хуже всего, это было ужасно, жестоко и очень одиноко…

Винтерхольм смотрел, как Агата осторожно садится на валун, и чувствовал себя на взводе, готовым ко всему… точнее, готовым сорваться с места и убежать. Он не мог помочь ей сесть, не мог подхватить ее, если она упадет, да и вообще не мог вообразить, что способен сделать что-то полезное. Разве что сбегать за помощью к Странжу, а если тот занят, то к Чале: будучи одновременно и матерью, и мастерицей, она с легкостью решала самые разные затруднения. А если не к Чале, то к кому еще? Наверное, к Эдее…

Агата села поудобнее, расслабилась, изящно скрестив загорелые лодыжки, и улыбнулась ему:

– Спасибо, Винтерхольм. Чем я могу тебе помочь?

– Услышав такое предложение, любой мужчина упадет в обморок, – немедленно ответил Винтерхольм и тут же прикусил язык.

Агата рассмеялась. Ее смех развеял последнюю напряженность; так колокольный звон разгоняет грозовые тучи. Винтерхольму однажды довелось прибегнуть именно