Итак, не прагматическое совпадение интересов, а глубокую и существенную связь усматривает Жаботинский между сионизмом и Британской империей. Жаботинскому, правда, известно, что британское правительство и значительная часть английской общественности думают иначе, — но, по его мнению, они заблуждаются. С помощью должных разъяснений, «политической атаки», которая воспользуется верными средствами, можно будет объяснить англичанам, каковы их подлинные интересы. Он продолжает:

«Мы глубоко верим, что любое справедливое требование, если защищать его разумно, энергично и с должной смелостью, найдет внимательных слушателей среди британского народа».

Попытку этой широкой политической разъяснительной кампании Жаботинский сделал в своем упомянутом свидетельстве перед Комиссией Пиля, где он говорит:

«Мы решительно отрицаем, что это (создание еврейского государства в Эрец-Исраэль по обоим берегам Иордана) может осложнить отношения Британии с мусульманским миром. Я решительно отрицаю, что это связано с материальным конфликтом с соседними странами… Если решение будет твердым и будет ясно передано как евреям, так и арабам, все будет исполнено легко и нормально, как и любое колонизационное мероприятие подобного масштаба».

Первый этап передачи власти в стране в руки евреев Жаботинский видит в воссоздании Еврейского батальона и возложении на него охраны безопасности и порядка в Эрец-Исраэль. Оправдание передачи охраны безопасности в руки евреев Жаботинский усматривает в исторической параллели: правах и полномочиях, данных британскими колониальными властями в Кении белым поселенцам ввиду опасности, угрожавшей им со стороны местного негритянского населения:

«Мы сказали (правительству): «Помните, что у нас есть жены и дети; дайте нам законное подтверждение права на самооборону, как вы сделали в Кении». В Кении каждый европеец был обязан, до недавнего времени, проходить тренировку в оборонительных отрядах колонистов. Почему же евреи в Палестине должны тренироваться с целью самообороны в подполье, будто нарушая закон?.. Евреям никогда не дают возможности готовиться к святому долгу самообороны, как сделал бы любой англичанин».

Аналогия, проводимая Жаботинским между еврейскими поселенцами в Эрец-Исраэль и белыми колонистами в Кении, действительно соответствует общему мировоззрению Жаботинского, отождествлявшего, как мы видели выше, сионизм с колонизационной и культурной экспансией Британской империи даже в 30-е годы. С точки зрения Великобритании, трудно было ожидать, что подобные разъяснения покажутся приемлемыми. Каково бы ни было мнение лучших друзей сионизма, параллель между английскими поселенцами-колонистами в Кении и еврейскими иммигрантами и беженцами в Эрец-Исраэль вряд ли могла быть одобрена Британией.

Здесь-το в конечном итоге и крылась трагедия Жаботинского. Никто лучше него — особенно в его свидетельстве перед Комиссией Пиля — не представлял себе крайне бедственного положения евреев в 30-е годы. Говоря членам комиссии: «Что же вы нам посоветуете? Где же выход?» — он выдвигал высоконравственное требование. Но, согласно мировоззрению Жаботинского, в системе международных отношений господствует не нравственность, а сила, и поэтому данное требование было обречено — исходя из взглядов самого же Жаботинского — на неудачу. Если ты с позиции силы требуешь создания государства или военного потенциала, где же здесь логика? Бедь если ты обладаешь силой, ты просто берешь себе то, что считаешь своим. Но если ты слаб и гоним, каким был еврейский народ в 30-е годы, как можешь ты говорить с позиции силы, пока не попытаешься прежде всего, хотя бы в малой мере, создать базу для этой мощи в самой Палестине?

Поэтому Жаботинский был оттеснен на оборонительные позиции, когда пытался выйти из этого трудного положения путем политической разъяснительной кампании — внутренней и внешней — относительно абсолютного тождества интересов сионистского движения и Великобритании, почти полностью игнорируя арабский фактор. Как мы увидим ниже, Бен-Гурион и его единомышленники, несмотря на свои социалистические взгляды, также полагали, что с англичанами следует сотрудничать, а не отвергать их с презрением; но это сотрудничество ограничено, поскольку британские и сионистские интересы в основе своей не тождественны.

Жаботинский же до последнего дня жизни был убежден в существенной общности интересов Великобритании и сионизма и поэтому возражал сторонникам более радикальных тенденций (например, в руководстве Бетар в Польше), которые требовали восстания против англичан. Трагизм ситуации заключался в том, что англичане держались противоположного мнения: что сила и их собственные интересы склоняются в пользу арабской стороны. Жаботинский умер в 1940 году, когда это непримиримое противоречие между сознанием слабости еврейского народа и призывом к силе, которую можно было создать только в сотрудничестве с британскими властями и по милости последних, превратило его в последние дни жизни в трагическую фигуру в сионизме и в самом ревизионистском движении. Когда Эцел (Иргун цваи леумми — Национальная военная организация) под руководством Менахема Бегина провозгласил начало открытой борьбы против британских властей в конце Второй мировой войны — под влиянием Катастрофы европейского еврейства, «Белой книги» 1939 года и недружелюбной политики мандатного правительства, — это было сделано, правда, во имя учения Жаботинского. Но со многих точек зрения не могло быть более неопровержимого свидетельства крушения теоретических и стратегических положений учения Жаботинского, всегда поднимавшего на щит поддержку интересов Британской империи, а вовсе не тот факт, что именно ближайшие его ученики стремились добиться независимости Израиля путем борьбы против британской власти, а не сотрудничества с ней.

Приложение

В. Жаботинский. ВЫСТУПЛЕНИЕ ПЕРЕД КОРОЛЕВСКОЙ КОМИССИЕЙ ПО ПАЛЕСТИНЕ (1937)[46]

Палата лордов, Лондон 11 февраля 1937 года

Подход к сионизму, который я имею честь представлять здесь, основан на том, что я назвал бы гуманным аспектом. Этим я не хочу сказать, что мы не почитаем других, чисто духовных аспектов еврейского национализма, таких, как стремление к самовыражению, возрождению еврейской культуры или созданию некоего «образцового общества, которым еврейский народ мог бы гордиться». Все это, разумеется, крайне важно, но по сравнению с нашими насущными потребностями и нашим нынешним реальным положением в мире, все это представляется скорее роскошью. Ваша комиссия уже заслушала доклады о положении еврейства в мире, особенно в Восточной Европе, и я не намерен повторять здесь никаких подробностей, но с вашего позволения процитирую только недавний номер «Нью-Йорк таймс», где положение евреев Восточной Европы очерчено как «бедствие исторического масштаба». Хотел бы только прибавить, что было бы очень наивно — и хотя многие евреи совершают такую ошибку, я не согласен с ними, — было бы очень наивно объяснять это бедственное положение, эту непрекращающуюся цепь несчастий одной только виной людей (будь то толпа или масса) или виной правительств. Причина здесь куда глубже. Боюсь, то, что я намереваюсь сказать, не найдет поддержки у моих единоверцев; я сожалею об этом, но правда остается правдой. Нам грозит настоящая катастрофа, нечто вроде социального землетрясения.

Три поколения еврейских мыслителей и