обнаружились серьезные недостатки. — Иголкин говорил словно по писаному. — «Особенно плохо было в тех районах, где кулаки и подкулачники сумели пролезть в колхозы на те или иные должности. Нередко раскулаченные перебирались в другой район, где их не знали, и там пролезали в колхоз, чтобы вредить и пакостить. Иногда кулаки вследствие отсутствия бдительности у партийных и советских работников проникали в колхозы и в своем районе».

Сообщив о способах проникновения кулаков в колхозы, Василий перешел к их злодеяниям. Продолжал он опять как будто по писаному:

— Раньше кулаки открыто выступали против колхозов, вели зверскую борьбу против колхозных активистов, против передовых колхозников, убивали из-за угла, сжигали их дома, амбары и так далее. Теперь, когда открытая борьба против колхозов потерпела неудачу, они изменили свою тактику. Они уже не стреляли из обрезов, а прикидывались тихонькими, смирными, ручными, вполне советскими людьми. Проникая в колхозы, они тихой сапой наносили вред колхозам. Всюду они старались разложить колхозы изнутри, разложить колхозную трудовую дисциплину, запутать учет урожая, учет труда. Кулаки поставили ставку на истребление конского поголовья в колхозах и сумели погубить много лошадей. Кулаки сознательно заражали лошадей сапом, чесоткой и другими болезнями, оставляли их без всякого ухода. Кулаки портили тракторы и машины.

— Пора было положить конец кулацкому вредительству! — воскликнул Иголкин. — Это сделала партия! — Казалось, что он продолжает придерживаться текста, который находится где-то перед глазами. — В январе 1933 года ЦК партии принял решение об организации политических отделов при машинно-тракторных станциях, обслуживающих колхозы. Было послано в деревню 17 тысяч партийных работников для работы в политотделах. Это была серьезная помощь! Политотделы МТС за два года (1933 и 1934) успели проделать большую работу по устранению недостатков в колхозах: по укреплению партийно-комсомольского актива колхозов, по очистке колхозов от враждебных, кулацких, вредительских элементов…

Парторг слушал абитуриента словно завороженный. Скоро, внимая ответу, он начал кивать в знак одобрения головой. Рэм Титович долго не понимал, что с ним происходит и почему он не останавливает Иголкина и не обвиняет его в неправильном ответе. Парторг должен был это сделать! Иголкин относился к тем, кто, проникая в институт, будет тихой сапой наносить вред студенческому коллективу. При словах абитуриента «кулаки сознательно заражали лошадей сапом, чесоткой…» Могильщик разгадал причину своего бессилия. Иголкин дословно цитировал «Краткий курс истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)» под редакцией Комиссии ЦК ВКП (б)[30]. Положения «Краткого курса» нельзя было оспаривать. Следовало одобрять и соглашаться. Рэм Титович понял, что проиграл, и, скрывая свою неудачу, пренебрежительно произнес:

— Хватит! Будем считать, что вы пока говорите правильно.

Василий похолодел: «Сейчас начнут резать на дополнительных вопросах. Навалятся трое на одного!» Его охватило бешенство. Он презирал себя за то, что говорил неправду, содрогался, думая об обстоятельствах, заставляющих его это делать, ненавидел экзаменаторов, участвующих в отвратительном спектакле и, как казалось, старающихся сбить с ответа. Весь мир представлялся мерзким и сумрачным. Иголкин чувствовал, что он не владеет собой и совершит сейчас непоправимое.

Такое случалось с ним на Медном Руднике. Василий не лгал Светлане, когда говорил, что в лагере никто не прет против силы. Но это правило знало исключения. В порыве отчаяния и ослепленный ненавистью, человек СЕЕ-884, забыв обо всем на свете, не раз бросался на врага. Случалось, что его избивали до полусмерти. Но и противнику доставалось! После нескольких побоищ Иголкина стали остерегаться. Придурки предпочитали с ним не связываться. Надзиратели, решив однажды проучить Василия, предварительно надели на опасного заключенного наручники. Сейчас он был готов ответить человеку в сером костюме:

— Давай, сука, будем считать, что партия не истребила крестьянство, не разорила деревню и не организовала голода! — А дальше выложить всю правду про бандитскую коллективизацию.

В последнюю секунду Василия удержал от этого тихий голос Светланы. Он прозвучал где-то рядом и был предназначен только для него одного:

— Остановись, Вася! Ненависть бесплодна. Она ничего не создает, а человека, ее несущего, испепеляет.

Иголкин признавал власть этой женщины. Он оказался в плену у своей доброй волшебницы. Это она подняла его из пепла, вернула силы, вселила веру и привела на экзамены!

— Светлана, Светинка! — шептал Василий. — Чудо ты изумительное! Я покоряюсь тебе и отрекаюсь от ненависти!

— Иголкин! Что с вами? Почему вы не отвечаете на третий вопрос? — прервал преподаватель размышления абитуриента.

— Простите, я задумался… Борис Годунов — одна из самых трагических фигур нашей истории.

Иголкин отвечал совсем не так, как собирался это делать при подготовке к экзамену. Из обвинителя он превратился в защитника. Василий не скрывал глубины падения царя Бориса. Летопись его преступлений была занесена в книги Ключевского, Соловьева, Карамзина и в трагедии А.К. Толстого. Обращаясь к ним, он повествовал о кровавом пути Годунова к престолу и преступлениях на троне.

Иголкин словно видел то, что говорил. Перед глазами как живые представали картины прошлого. Они были написаны кровью, грязью, низостью и предательством. В преданиях старины был ужас лагеря.

Но царь Борис оставался человеком, имеющим право на милосердие. В словах Василия звучала скорбь о его судьбе и мольба о прощении души грешника.

Сам Иголкин преобразился. Скованность и чувство вины, которые не оставляли его при ответе на первые два вопроса, прошли. Он пел теперь свою песню! Иголкин, сам того не чувствуя, говорил несколько громче, чем полагалось говорить абитуриенту, отвечающему сидящим перед ним преподавателям. Его голос уходил дальше в аудиторию и достигал абитуриентов, готовящихся к ответу (их было человек двадцать), и преподавателей, принимающих экзамен за двумя соседними столами. Рассказ о трагедии царя Бориса тронул сердца людей. Василия слушала вся аудитория. Он не замечал происходящего, не понимал своего могущества, не догадывался, что захватил здесь власть, но ощущал, что люди идут рядом с ним и переживают судьбу грешного царя. Это чувство придало новые силы и позволяло находить нужные слова и интонации, увлекающие слушателей. Перед ними открывались сцены минувшего. Они становились участниками суда истории.

Василий закончил свой ответ так:

— По закону кровной мести жизнь берется за жизнь. Но история судила Бориса по другому закону. Приговор был жесток, несправедлив и злобно мстителен. За кровь невинно убиенного царевича Дмитрия были взяты жизни сына и жены Годунова. Царя Федора и царицу Марию удавили. Дочь Бориса Ксения оказалась еще несчастнее матери и брата. Она была обесчещена расстригой Лжедмитрием, а затем пострижена. Ксению под именем Ольги заточили в монастырь. Царь Борис получил свое наказание еще при жизни. Он видел крушение всех дел и начинаний, всеобщее оскудение и распад державы. Он понимал, что его род проклят. Месть не оставила в