Из головы не выходят родители, Гейтвикский институт, Энни и Эмили Коннорс. Но если предупреждение Суон воплотится в жизнь, то какая разница, что мне было и не было про них известно?

– Почти приехали, – говорит Эмили.

Ее голос слегка дрожит: мы подъезжаем к дороге, ведущей к дому Питерманов. А когда сворачиваем на нее, по телу пробегает холодок.

Тьма приближается.

– Чувствуешь? – спрашиваю я.

Эмили бросает на меня взгляд, по которому видно: она все чувствует.

Мир вдруг содрогается с такой силой, что машина виляет по дороге – Эмили ее не удержать. Каким-то чудом она умудряется свернуть на старую грунтовку и остановиться.

Пару секунд спустя тряска стихает.

– Поехали дальше, – говорю я.

– Прости, что я на тебя сорвалась, – произносит Эмили. – Кто ж виноват, что ты не помнишь, какая я офигенная.

– Да ничего, – отвечаю я. – Ты же потеряла самого классного человека на свете – тут сложно не сорваться.

Эмили улыбается.

– Да, не повезло тебе забыть, как сильно ты меня любишь, но у меня все равно нет никого ближе. Мы семья, К.

– Конечно, семья, кто же еще! – отвечаю я. – Так что давай, поехали, у нас много дел.

– А стоит ли?

– Ну, врежемся во что-нибудь, потому что хватило ума ехать в темноте с выключенными фарами, – говорю я. – Так и не по херу ли?

Эмили смеется, выворачивает на середину дороги и едет в сторону дома Питерманов – тем же путем, что и многие годы назад.

– Сто семь и три, – говорю я, настраивая радиоприемник.

– Ты правда думаешь, что это поможет? – спрашивает она.

– Честно?

Она кивает.

– Вряд ли, – отвечаю я.

– Ой, да иди ты. – Эмили натужно смеется. – Все готово?

Я киваю.

Она включает радио, и тут же раздается шум помех.

Я вспоминаю пикап.

Та ночь и так часто всплывает в воспоминаниях, а сейчас, на той же дороге, да еще и с Эмили, вернуться в нее совсем просто. Чем дольше мы едем, тем сильнее начинает казаться, что мы переместились в прошлое.

А затем Эмили выключает фары, и тьма накрывает пикап очередной волной. Она проходит насквозь, заползает в череп, сворачивается прямо за моими глазами. Я трясу головой, прижимая ладони к глазницам. Еще немного, и эта темнота окажется повсюду, а мир вновь содрогнется.

Эмили крепко сжимает мою руку. Она вспоминает Энни; в свете сенсорного экрана приборной панели видны слезы, стекающие по ее щекам. Я сжимаю ее ладонь в ответ.

В прошлый раз мчаться в ночи с выключенными фарами было безумно страшно. Но сейчас, несмотря на приближающийся конец, страх меня не тревожит. Вряд ли Суон ошиблась в своих предсказаниях – а значит, очень и очень скоро наш мир перестанет существовать.

Так какая разница, если мы разобьемся на пару минут раньше?

Эмили все пытается удержать автомобиль на дороге, а я наклоняюсь поближе к радио и прислушиваюсь.

Из него льется музыка – такая тихая, что я поначалу едва ее слышу. Но звук нарастает, и вскоре сквозь шум помех получается различить слова песни. Той самой, которой не должно существовать: «Were You Blind That Day» «Стального Дэна».

Ну разумеется.

Я включаю звук погромче и еще успеваю подумать: каковы шансы, что по радио будет играть именно эта песня? Но тут Эмили вдруг подается вперед.

– Ты это видишь?

Я смотрю на дорогу – и вижу плотную тьму. Она движется нам навстречу, но разглядеть детали все равно не получается.

В этот раз Эмили не сворачивает и не включает фары.

Мы мчимся вперед.

Незатихающая тряска становится нестерпимой, и тьма снаружи и внутри машины меняется, становится какой-то другой – или, скорее, мир вокруг становится каким-то другим. Густеет само пространство, заполняющая его атмосфера наполняется влагой. Мы словно въехали в другой мир.

А потом раздается крик Эмили, и машину переполняет чудовищный металлический гул, словно миллион ос бьется о жестяную крышу. Он разрывается у меня в ушах громом, и тогда…

Все вокруг исчезает.

Я парю.

В нос бьет знакомый солоновато-маслянистый запах мокрой шерсти и перьев. Несмотря на царящее спокойствие, я чувствую окружающую меня плотную тьму. Мы словно оказались в эпицентре бури – мир больше не содрогается, но и дороги под колесами автомобиля я не чувствую.

Мы медленно скользим в темноте, и постепенно солоновато-маслянистый запах сменяется другим.

Он мне знаком, но узнаю я его не сразу.

Пахнет фруктовыми духами – точно такими же многие годы назад пахло в пикапе.

А мгновение спустя я понимаю, что парю в промежуточной зоне, но она не такая хаотичная, какой была раньше.

Прохладная патока темноты осталась прежней, и бесконечные потоки все так же проносятся мимо, но в этот раз я контролирую ситуацию. Сосредоточившись, я различаю цвета и очертания потоков, а когда закрываю глаза – чувствую их притяжение, но могу им управлять.

В этот раз я не хватаюсь ни за мать, ни за Хлою.

Я сжимаю ладонь Эмили, и ее сила помогает держаться. Сила ее желания – и любви.

Я понимаю: пришла пора выбирать.

Сосредоточив все внимание на потоках, я ощущаю в теле знакомый глубокий гул, но в этот раз где-то далеко во тьме виднеется далекое пятнышко света.

И я понимаю, чего оно ждет.

Сжав ладонь Эмили, я вновь тянусь вниз, в бесконечную тьму.

Выбор сделан.

Очистив разум, я усилием воли приближаю далекий свет.

Постепенно пятнышко сменяется вспышкой, затем светящимся вихрем, который несется навстречу, прорезая тьму, ускоряясь, пульсируя, гудя и обжигая, и вдруг…

Я сижу у матери на коленях в чужом доме, заполненном нашими вещами, и…

Бегу по бескрайнему полю, перепрыгивая через черный колодец, и…

В полном одиночестве жду Пассажира в Гарвардском выездном кинотеатре, и…

На чьей-то кухне смеюсь с отцом, дожившим до старости, и…

Сижу в пикапе с Энни и Эмили Коннорс…

Левую сторону тела начинает покалывать. Свет надвигается на меня, но не успевает накрыть с головой – кто-то тянет меня, схватив за свободную руку.

Я оборачиваюсь, чтобы узнать, кто это…

Но свет окутывает меня, и все растворяется в ослепляющей вспышке. Тело растягивает, скручивает, как пустую холодную оболочку.

А потом свет пропадает, и меня душит тьма.

Не получается ни вздохнуть, ни пошевелиться. Меня словно заперли в камере сенсорной депривации, заполненной черным жидким цементом.

А потом я вновь оказываюсь в машине с Эмили.

На дороге перед нами стоит искривленная серая тень, которая разорвала Фокусника на части.

Она раскачивается вперед и назад, окутанная завитками темного дыма.

Эмили закрывает глаза, стискивая мою ладонь.

Из горла вырывается крик – и я вдруг становлюсь черной дырой, засасывающей все сущее.

Пылающее