Church), разрешили причастие в обоих видах, отменили законы о ереси и восстановили действие Акта о рукоположении епископов периода правления Генриха VIII. Эти вопросы объединили в один закон, поскольку королевская супрематия вызывала меньше споров, чем протестантское единообразие: если бы Акт о единообразии не приняли, то билль о королевской супрематии сам по себе обеспечил бы определенную религиозную терпимость. К тому же наименование «верховный правитель» отвечало возражениям, что один Христос – «глава» церкви, и, по мнению Елизаветы, никак не умаляло ее полномочий. Более спорным стал закон о единообразии, который в своем окончательном варианте узаконил «Книгу общих молитв» 1552 года с незначительными правками. В частности, украшения церкви и облачение священников по решению Елизаветы были сохранены, а слова причастия 1549 и 1552 годов объединили в общий текст. При подаче освященного хлеба следовало говорить так: «Тело нашего Господа Иисуса Христа, что дается тебе, сохраняет твое тело и душу для вечной жизни: прими и съешь его в память о том, что Христос умер за тебя, и напитай свое сердце верой с благодарением». Отрицая пресуществление, эти библейские слова утверждали реальное присутствие Христа в евхаристии для тех, кто в него верил. Это успокаивало традиционалистов, не раздражая более радикальных протестантов. Однако, хотя раздел об украшениях, по всей видимости, подразумевал установить законную норму, предотвращающую споры по поводу «незначительных вещей» (то есть «внешнее не обязательно для спасения души»), он неожиданно привел к обратному результату, когда позже королева потребовала от духовенства следования установленной норме. Когда вышла «Книга общих молитв» 1559 года, в ней оговаривалось, что священнослужители на литургию должны надевать облачение, использовавшееся в течение 1548 года; на практике это означало, что иногда поверх саккоса надевались ризы. Источником такого противоречия послужил консерватизм Елизаветы: как Генрих VIII, она считала украшения, обряды и церемонии своим личным делом. Надо сказать, Елизавета так и не изменила правило облачения, к тому же отказалась узаконить браки священников. Этой реформы пришлось ждать до 1604 года, несмотря на вынужденную терпимость, распространенную на жен священников королевскими предписаниями 1559 года. Кроме того, отказались от «Ординала» Кранмера, а также от «черного правила» 1552 года, которое отрицало, что коленопреклонение подразумевает благоговение[605].

Новый закон о супрематии слушался в палате общин четыре дня (10–13 апреля), но все-таки был передан в палату лордов. Несмотря на то что на этот раз Сесил обеспечил нахождение католиков в меньшинстве в рассматривающей комиссии, им все равно удалось внести поправки в законопроект: основное изменение состояло в том, что католичество не может считаться ересью. Когда этот пункт урегулировали, закон был принят в третьем чтении (26 апреля). Ни один епископ не проголосовал за, как и виконт Монтегю. Затем палата общин без задержек рассмотрела Закон о единообразии и быстро согласовала поправки палаты общин в Закон о супрематии.

Когда Закон о единообразии попал в палату лордов (26–28 апреля), несколько светских пэров выступили в защиту мессы, но епископы Уайт и Уотсон находились в тюрьме, настоятель Вестминстерского аббатства Фекенхэм уклонился от голосования, а епископ Святого Асафа Голдвелл отсутствовал. Соответственно, закон был принят: девять клириков и девять светских пэров, включая лорда верховного казначея Винчестера, графа Шрусбери и лордов Морли и Рича, проголосовали против, а 21 светский пэр – за. Акты о супрематии и единообразии, таким образом, установили религиозное изменение без согласия кого-либо из представителей духовенства, что явилось новым словом в конституционной истории. Несмотря на то что епископы поддерживали корону в 1530-е годы, елизаветинское урегулирование в вопросах веры определили исключительно миряне. Поборники католичества кричали о «нечестности», обвиняли Сесила и Бэкона в принуждении членов парламента «отчасти силой, отчасти страхом». Если «секуляризация» в 1559 году была менее очевидна, чем при Генрихе VIII и Эдуарде VI, то только потому, что оставалось меньше церковной собственности для изъятия[606].

Результат был практически предопределен. Даже если Елизавета приняла супрематию на условиях ослабленного закона от 21 февраля, она имела возможность сменить епископов. Практическая политика подтолкнула ее и Сесила к протестантству: потребности бюджета, частная собственность, скупость и бескомпромиссная приверженность букве закона со стороны отдельных личностей отправили религиозные вопросы на второй план. К примеру, корона остро нуждалась в возвращении выплат при вступлении в должность, десятин и других пожалований церкви со стороны Марии, а также в роспуске вновь появившихся монастырей и поминальных часовен. Это было сделано в марте и апреле 1559 года. К тому же Сесил протащил через парламент еще один закон. Подобно Нортумберленду, он не доверял сильным епископам, поэтому решил употребить в дело их богатства. Корона получила право, пока не назначен епископ, обменивать земли, замки, усадьбы и другую светскую собственность епархий на дома приходских священников и церковные десятины эквивалентной стоимости, находящиеся во владении короны. Кроме того, продолжительность аренды, которую могли установить пребывающие в должности епископы, ограничили 21 годом, или тремя сроками службы, за исключением случаев, когда арендатором была корона. Несмотря на внешнюю справедливость, епископы по этим условиям теряли в деньгах. Закон вызвал опасения в палате общин, где прошел 134 голосами против 90. (Палата лордов одобрила закон при несогласии епископов[607].)

Однако самые ожесточенные имущественные дебаты касались частных претендентов на епископальную собственность, возвращенную церкви в правление Марии за счет светских лиц, получивших права на нее при Эдуарде. На кону оказался важный правовой спор: истцы хотели получить обратно земли, переданные короне епископами времен Эдуарда, а затем проданные или пожалованные новым лицам по королевским грамотам, тогда как при Марии эти земли вернулись к католическим епископам без компенсации. Хотя Мария специально не аннулировала обмен земель между епископами и короной, она выдала епископу Уайту ордер, позволяющий тому отказаться от договоров его предшественника, оформленных в пользу Эдуарда VI. В 1559 году епископы не согласились с исками владельцев грамот времен Эдуарда. Однако если бы епископы выиграли спор, то пожалования Эдуарда VI бывших церковных земель по грамотам оказались бы недействительными. Епископы посеяли панику по поводу имущества.

В придачу угроза будущего возвращения конфискованной церковной собственности по-прежнему преследовала парламент. Мария воссоединила Англию с Римом на основании гарантий в диспенсации Поула, неохотно одобренной папой Юлием III, гласившей, что права на владение бывшими церковными землями останутся в неприкосновенности. Однако диспенсация Поула не была абсолютной или прецедентной: она не могла ограничить в действиях Павла IV, которого Поул убедил в 1555 году принять во внимание положение Англии, но и тогда папа в принципе осудил отчуждение церковной собственности. Хотя диспенсацию Поула бережно сохраняли в общем праве, которое настаивало, что права собственности на секуляризированные земли имеют законную силу, епископ Боннер в 1559 году опирался на совесть, а не на общее право[608].

Следовательно, судебный процесс Томаса Мора отнюдь не положил конец правоведческому спору в Англии, утвердив всеобъемлющие полномочия