— Нэйтен, я хочу спросить тебя, но, прошу, ответь мне правду. И не заставь усомниться. Потому что я боюсь снова уколоться.

— Понимаю. Но сейчас сделаю всё, чтобы ты доверяла мне. Я не предам тебя, Николь, даю слово.

Она улыбается, скрывая улыбку, укутанная в его руках, привыкая к его рукам-оберегам от всех тревог. Сейчас она верит как никогда, лишь чуточку оставляя сомнений, которые слегка постукивают по нервишкам. Но быстро забывают, отгоняя в сторонку, как нашкодивших тараканов с дурными мыслями, подальше в угол.

— Я просто хочу, чтобы мы были честны, — она снова отстраняется, вглядываясь в его глаза, пропитанные взаимным теплом. — Знаю, что смогу отпустить, когда между нами устранится вся недосказанность, — понимающе Нэйтен кивнул, откликаясь взаимностью. — Скажи, почему ты спал с ними?

Совершенно не важны одноразовые девки, что вились вокруг него. Только две персоны беспокоят её, выходящие на передний план и несущие лепту в её жизни, затрагивая Нэйтен. Именно поэтому так важно услышать причины, цели. Просто почему.

Честно, Нэйтен неприятно затрагивать эту тему. Проще промолчать. Неприятно ворошить прошлое. Оставить бы его там, далеко за спиной, пока Тёрнер перед его глазами, но если это важно — а это важно — скрепя изнутри правдой, расправляя сворачивающийся язык, постарается объяснить.

— Я… — сложно всё же совладать с собой. Он тяжело выдыхает. — Я пытался заполнить пустоту. С Мэй действительно вышло случайно, как в прострации. Ты заполняла все мои мысли, я был зол и одурманен тобой. Порой всё выливалось в такую глупость, когда мне недоставало тебя. Я пытался, честно пытался найти замену тебе, но выходило всё паршиво, — усмехается он, немного переводя дух. — Так и не нашёл, — заправив её локон за ухо, Нэйтен ласково огладил щёку Николь, внимательно его слушающую. — А с Сарой, — осекается он, видя проскользнувшую боль в её глазах от самого болезненного воспоминания, когда первое в её жизни признание недосказанием уничтожили на корню. Именно этот страх до сих пор сдерживает язык, ставя блок травмой перед открытой любовью, и необходимо время для восстановления. Время для исцеления. — Николь, мы наделали глупостей, — продолжал оглаживать кожу её щеки. — Помнишь, вы как-то сцепили с ней? Она хотела подать на тебя заявление, и это было единственное её условие, чтобы не занести драку в твоё личное дело, — сознался наконец.

Глаза Тёрнер резко распахнулись. Слова не укладывались в голове, создав вакуум, словно в уши резко налили воды. И только непонятная тупая боль эхом разнеслась в глубине, поднимая на поверхность эхо её смеха с примесью слёз из прошлого. Выпрямившись, присаживаясь на кровати и подтянув коленки к обнажённой груди, она как-то тупо уставляется в одну точку, запустив пальцы в помятые волосы. Разве она могла подумать о причинах его действий? Она же даже не постаралась оправдать его, сразу вынеся приговор без суда и следствия. Почему-то показалось, что из всего тела высосали тепло. Ей холодно. Она замерзает. Обычная глупость, ничего более, подтолкнула обоих на ошибки. Вот она — сила недосказанности с примесью обиды. Всё элементарное стало проблемой, припорошившись налётом данных факторов. Покалывание в пальцах отвлекало, не давая собраться мыслям в кучу, так, словно по всему телу пускали лёгкие разряды тока. Столько сложностей, в то время как необходимо было так мало, всего лишь поговорить. Но они оба заткнули уши и сделали только больнее друг другу. Столько лет обиды и ненависти было в сердце, что сейчас не верилось, как можно это было переносить. Да и сейчас не до конца отпускает, продолжая стягивать клапаны, так что кровь неравномерно пробегает по капиллярам. Спасибо, что хоть дышится, но всё равно надо совершать глубокие вдохи-выдохи.

Открывшаяся правда имеет горький привкус. Искренность, как её составляющая часть, сложное сочетание. И вместе их сложно переварить за раз. Но знаешь, что должен. После чего остаётся только сожаление. Сожаление от всего. Наверно, наконец отпустив немного прошлое. Оно было — да. Его не изменить — естественно. Надо смириться с настоящим. Жить. Пускай живут наполнено. Теперь же можно?

— Чёрт! — с такой же горечью правды срывается у Нары.

— Что случилось? — обеспокоенный Нэйтен присаживается рядом, аккуратно опуская ладонь на спину девушки.

Она обернулась, так же горько улыбаясь, словно полностью пропитавшись этим словом и состоя теперь из него по кусочкам, каждой частичкой себя:

— Кажется, чувствую себя мразью.

Однозначно мразью, таким нелицеприятным словом, хорошо характеризующим. Прощает ли она Нэйта, переспавшего с Сарой? Прощает. За всё прощает. Даже несмотря, как в ней разрослась ненависть. Но он же принял на себя всё. Её слова, отречение, всё, что резало его и рвало на кусочки, в то время, как сам просто, как и всегда, защищал её и был рядом, до конца перенося все нападки с её стороны. Он всегда защищал, а вот она так не научилась ценить это должным образом. Глупая безмозглая девчонка, разрушившая весь мир, что он создавал вокруг неё.

— Иди сюда, — он притянул девушку к себе, устраивая ее между ног и обняв со спины. — Я был трусом по отношению к тебе. Всегда боялся сделать больно, но именно это и делал всё это время. Всё хорошо, мартышка. Сейчас всё хорошо. Я тебя больше не отпущу.

Она откинулась, удобней устраиваясь на его плече, поворачивая голову, утыкаясь в изгиб его шеи.

— Спасибо.

— Скажи, что ты моя, Николь.

— Теперь у тебя сомнения? — игриво усмехается она. Наконец, облегчение наступает в её душе, возрождая что-то прекрасное, как новую жизнь.

— Я просто хочу это слышать.

— Твоя.

Перехватив её ладонь, Нэйтен переплёл их пальцы и поднёс к губам, поцеловав её тыльную сторону.

— И это неизменно.

Постепенно гармония распустится и окутает их. Противоположности притягиваются, но что если не такие уж противоположности, а скорее, объединённые чем-то особенным люди встречаются, их сцепляет что-то более глубокое, уже осознанное и крепкое, удерживая плотно, притирая друг к другу. Главное, сейчас они отдаются этому.

— Нэйтен, — обратилась Николь, безотрывно наблюдая на объединённые руки. Ей так нравится, как её ладонь смотрится в его, как идеальное сочетание, его бледная кожа, почти фарфоровая, и её смуглой.

— М? — мычит он рядом с ухом, носом зарываясь ей в волосы, сильнее вбирая в себя её запах, наполняя лёгкие редким спокойствием.

— А о чём вы разговаривали со Скотом?

Скрипнув зубами, не хочется посвящать её в этот разговор, но сейчас они открылись друг другу, наверно, по максимуму, и он будет честен, хоть и жутко не желает, зная, что обеспокоится.

— Мы говорили о следующем бое.

Как и думал, она резко выпрямила спину, поворачивая голову в его сторону.