Шрифт:
Закладка:
Он не соображает, как попал в клуб. Сколько прошло времени? Но пробирался сквозь толпу, выискивая её взглядом, под галдящие потоки. Нэйтен расталкивал людей, раздражаясь всё сильнее. Ещё чуть-чуть, и он будет расшвыривать всех подряд. Заприметив звонящего знакомого за столиком, флиртующего с клубной девчонкой вызывающей наружности, он подлетает, поднимая его на ноги, ухватив за грудки.
— Где она?! — кричит он на опешившего парня.
— Кто? — непонимающе хлопает он глазами. От парня несёт алкоголем, да и зрачки расширенные, выражают не о трезвом рассудке. Но Картеру плевать, он его сейчас порвёт на части, если не узнает, где его подруга.
— Я тебе сейчас врежу, честное слово!
— Тёрнер, что ли? — взбесившись пуще, Нэйтен прижал парня к стенке, и тот жмурится, стукнувшись затылком о бетонную кладь. — Не знаю я, — потянулся парень рукой к ушибленному месту. — В последний раз я видел, как её какой-то хмырь уводил в сторону туалетов.
В душе что-то оборвалось и жутко стало не хватать кислорода. Нэйтен тут же сорвался с места, выпустив ничего не понимающе знакомого, устремившись в сторону вывески со значками «М» и «Ж». Нет, Николь, ты не можешь. Всё это неправда. Она не могла с кем-то уединиться. Не могла! Это всё какой-то розыгрыш! Она же не такая. Она другая. Ей это не свойственно. Почему, Николь, почему?
Почему такая дрожь во всём его теле только от одной мысли о чём-то подобном? Вдох-выдох, но голова кругом. Он врывается в мужской, попеременно открывая кабинки, вышибая закрытые, пропуская возгласы возмущения потревоженных. Но её нет. Никаких подозрительных посторонних звуков. Почему-то стало страшно. Он терял внутри себя какую-то часть, хватаясь за несуществующее время вернуть всё назад. И страшно осознать «поздно». Нет, надежда ещё проблёскивает, и он рвётся в женскую часть. Но, открыв двери, замирает на месте.
Профиль девушки с пустыми глазами пропечатался в зрачках и вечной памяти о том дне. Об их общей ошибке. Её образ в зеркале пропавшего человека, утерявшего веру во всё. И он понимает, что не может ступить к Николь. Не имеет права. Он… струсил, встретившись так откровенно с её болью. Её неожиданный смех разорвал его перепонки, став личным кошмаром. А её слёзы, пробившиеся сквозь такие красивые и родные глаза, стали личным ядом. Осмотрел всю её: короткое помятое платье, её трясущиеся ноги, содрогающееся тельце и размазанный макияж слабой сломленной натуры. Второй раз в жизни он чувствует себя жалким существом. Никчёмный, настолько, что хочется сдохнуть на месте, лишь бы не видеть её страданий, не слышать раздирающих изнутри воплей отчаянья. Она поникла на его глазах, и он ничего не может сделать, потому что сам дрожит.
Какой же он трус. Омерзителен себе. Трясётся, как осенний лист. Не может ступить к ней. Не смеет прикоснуться к ней. Не смеет! Не имеет права марать её! Сглотнув сухую, прожигающую глотку слюну, он выпускает ручку двери, облокачивая на стену, медленно опускаясь на грязный, заляпанный чужими подошвами пол. Он опускается вниз, даже не стараясь зацепиться. Он достоин быть в грязи. И он хочет впитать всю её боль в себя, чтобы хоть немного облегчить её сердце. Но нет. Процесс неизбежен. «Поздно» настало. Время утеряно, как бы не тянул в сторону руку, оно просачивалось сквозь пальцы. Потерял… Не просто себя, потерял то, что считал смыслом. Потерял любимую девушку. Их связь. Ниточка оборвалась, пропитавшись её слезами. Буквально слышит, с какой скоростью она отстраняется от него. Навсегда ли? Не важно! Теперь это то, что не простит себе, а будет проклинать. Какая он скотина. Пустая и низкая. Страдай, мучайся, ведь ты этого достоин. Не она, а ты.
Он ставит личный приговор!
И пускай это останется клеймом на сердце.
ВИНОВЕН!
***
Прижимая тело Николь к себе, невероятный покой протекал и будоражил сладкими импульсами каждую мышцу в организме. Её дыхание щекотало ключицы. И сердце не могло успокоиться, пока гладил девичье предплечье, так трепетно, боясь сделать больно. Николь уложила ладонь на его талию, мерно дыша в объятьях. Можно ощущать её тепло, ощущать её аромат тела. Ни духов, ни гелей для душа и шампуня, а её собственный родной для него. Самое важное — уметь уловить и ценить моменты. Запоминать, чтобы именно они, в самые гнетённые моменты вытесняли всю боль. Вот оно — хорошо. Вот оно — умиротворение. Вот в чём желание ещё быть и быть рядом с ней.
— Прости меня, — именно сейчас жгучее желание проявившейся необходимости сказать ей это.
Немного выбравшись из объятий, буквально чтобы была возможность взглянуть на него, Николь вопросительно посмотрела:
— Не знаю, есть ли смысл спрашивать, за что.
— Я столько боли тебе принёс.
Она умолкла, задумалась, опуская глаза на его ключицы, и даже огладила их пальчиками. Прости — сложное слово и при этом ценное. Как-то завелось, что проще уколоть, ударить, оскорбить словом намного проще, чем произнести лечебное, заветное и облегчающее. И Тёрнер всегда считала, что только сильный духом человек сможет произнести его без запинки, откровенно и искренне. Она в объятьях одного из них. Да, он делал больно. Очень больно, так что до сих пор свербит где-то под сердцем, до конца не отходя. Но он прикладывает все силы. О чём это говорит? Да обо всём. А что же она? Способна лиона? Хватит ли духу? Но разве Нэйтен того не достоин? Даже больше, чем она. Немного собравшись с духом, она выдыхает:
— А ты простишь меня?
Настала очередь Нэйтен застыть, напрячься. Это ощущалось по мгновенно натянутым мышцам в теле. Наверно, просто не ожидал. Разве он заслужил? Но неужели не понимает, что она считает обратное? Она принимает его. И это своеобразный обряд отпускания её души. Её открытости перед ним. Она принимает себя. Может, не спеша и не мгновенно. Но всё же это принятие их целое. Принятие «мы», вместо пустого одностороннего «ты» и «я».
— Глупышка, — с накопившимся выдохом и расслабляется всё тело, прижимая её плотнее к себе, целуя прямо в макушку.
Вот когда действительно хочется остановить время, остаться в нём, замереть и забыться в едином
