Шрифт:
Закладка:
В этих условиях султан Мухаммед хорезмшах даже был вынужден, «следуя решению матери, Теркен-хатун, стремясь заслужить ее благословение…[1017] разделить государство между своими сыновьями и назначить каждому из них по стране… Хорезм, Хорасан и Мазандаран он предоставил своему престолонаследнику Кутб ад-Дину Узлаг-шаху… в обход двух старших его братьев — Джалал ад-Дина Манкбурны и Рукн ад-Дина Гурсанджти…»[1018]
И хотя, как уверял Рашид ад-дин, «…в конце эпохи правления хорезмшаха население обладало совершеннейшими безопасностью и благосостоянием. Очаги смут угасли, дороги очистились от разбойников и грабителей…» перечисленные выше проблемы свидетельствовали скорее об обратном: о серьезном кризисе, охватившем державу хорезмшаха. Того и гляди, там могла начаться междоусобная война.
Султан Мухаммед хорезмшах вернулся в Самарканд из похода на Багдад в первой половине 1218 года. И здесь ему доложили о двух событиях, которые увеличили число свалившихся на него проблем, так сказать, до кучи.
* * *
Во-первых, хорезмшаху было доложено об убийстве гур-хана Хучулуга и завоевании монголами империи кара-киданей. «Монгольский полководец (Зэв. — А. М.) без труда уничтожил военную силу (кара-киданей. — А. М.)… в то же время он с гораздо большим успехом, чем «султан ислама» (т. е. хорезмшах. — А. М.), выступил в роли освободителя мусульман от притеснений (кара-киданьского гурхана Хучулуга. — А. М.)»[1019].
Вторым важным событием, о котором султану Мухаммеду хорезмшаху доложили по возвращению в Самарканд, было прибытие в качестве послов Чингисхана — Махмуда Хорезми, Али-Ходжу Бухари и Юсуфа Канка Отрари, которые «имели целью стремление к установлению отношений мира, дружбы и к следованию путем доброго соседства.
Послы сказали: «Великий хан (Чингисхан. — А. М.) приветствует тебя и говорит: «От меня не скрыто, как велико твое дело, мне известно и то, чего ты достиг в своей власти. Я узнал, что твое владение обширно, и твоя власть распространилась на большинство стран земли, и поддержание мира с тобой я считаю одной из своих обязанностей.
Ты для меня подобен самому дорогому моему сыну. Не скрыто и для тебя, что я завладел Китаем и соседними с ним странами тюрок (державой кара-киданей. — А. М.), и их племена уже покорились мне. И ты лучше всех людей знаешь, что моя страна — скопища войск и рудники серебра и в ней столько (богатств), что излишне искать какую-либо другую. И если сочтешь возможным открыть купцам обеих сторон путь для посещения, то это (было бы) на благо всем и для общей пользы»»[1020].
И хотя хорезмшах принял и выслушал послов Чингисхана, главной его целью по-прежнему была подготовка к войне с монголами. И для того чтобы выведать информацию о боевой силе Великого Монгольского Улуса, хорезмшах устроил настоящий допрос одного из послов Чингисхана, а затем и вовсе, явив свое лицемерие, «поставил перед ним условие — быть соглядатаем при Чингисхане»[1021]: «Выслушав содержание послания, султан велел привести Махмуда ал-Хорезми ночью одного, без других послов.
Он сказал ему: «Ты — хорезмиец, и не может быть, чтобы ты не питал к нам дружеского расположения и склонности».
Ала́ ад-Ди́н Муха́ммед II (араб. علاءالدين محمد, перс. علاءالدين محمد; полное имя — Ала ад-Дунийа ва-д-Дин Абу-л-Фатх Мухаммад ибн Текеш) (1169–1220) — Хорезмшах, правитель Хорезма в 1200–1220 годах.
Он обещал ему награду, если тот скажет ему правду о том, о чем он его спросит, и отдал ему из своего браслета драгоценный камень в знак верности обещанию. Султан поставил перед ним условие — быть соглядатаем при Чингисхане. По доброй воле или из страха он (Махмуда ал-Хорезми. — А. М.) дал согласие на то, чего от него требовали.
Затем султан спросил: «Правду ли сказал мне Чингисхан, заявляя, что он завладел Китаем и захватил город Тамгадж (Чжунду. — А. М.)? Правдив ли он, говоря об этом, или лжет?»
Тот ответил: «Да, он сказал правду. Такое великое дело не может остаться тайной, и скоро султан сам убедится в этом».
Тот сказал: «Ты же знаешь, каковы мои владения и их обширность, знаешь, как многочисленны мои войска. Кто же этот проклятый, чтобы обращаться ко мне как к сыну[1022]? Какова же численность имеющихся у него войск?»
Увидев признаки гнева (султана) и то, что любезная речь превращается в спор, Махмуд ал-Хорезми отступил от искренности и стремился снискать милость султана, чтобы спастись из клыков смерти. Он сказал: «Его войско в сравнении с этими народами и несметным войском не что иное, как всадник перед конницей или дымок в сравнении с ночным мраком»»[1023].
И хотя султан передал через послов о своем «согласии на то, чего просил Чингисхан в отношении перемирия (свободной торговли. — А. М.)»[1024], после трагических событий в Отраре в двуличии хорезмшаха смог убедиться и сам Чингисхан…
* * *
Вскоре после отъезда монгольских послов из Самарканда в приграничный город владений султана Мухаммеда хорезмшаха, Отрар, прибыл упомянутый нами выше монгольский торговый караван, который вели купцы-мусульмане Умар Ходжа ал-Отрари, ал-Джамал ал-Мараги, Фахр ад-Дин ад-Дизаки ал-Бухари и Амин ад-Дин ал-Харави.
«Когда… купцы прибыли в город Отрар, тамошним эмиром был некто по имени Иналчук (Инал-хан. — А. М.). Он принадлежал к родственникам Туркан-хатун, матери султана, и стал известен под прозвищем «Кайр-хан»… Он позарился на их (купцов) добро. Задержав их, он послал посла к султану… с уведомлением о (караване Чингисхана и о) положении (купцов)…
Кайр-хан, согласно приказу (султана), умертвил их, но (тем самым) он разорил целый мир и обездолил целый народ.
Прежде чем пришло это указание (от хорезмшаха), один из (купцов), хитростью убежав из тюрьмы, скрылся в глухом закоулке. Когда он узнал о происшедшей гибели своих товарищей, он пустился в путь, спеша к Чингисхану. Он доложил (ему) о горестных обстоятельствах других (купцов). Эти слова произвели такое действие на сердце Чингисхана, что у него не осталось больше сил для стойкости и спокойствия.
В этом пламенном гневе он поднялся в одиночестве на вершину холма (горы Бурхан халдун. — А. М.), набросил на шею пояс, обнажил голову и приник лицом к земле. В течение трех суток он молился и плакал, (обращаясь) к господу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.), и говорил:
«О, великий господь! Я не был зачинщиком пробуждения этой смуты, даруй же мне своею помощью силу для отмщения!»
После этого он почувствовал в себе признаки
