Рис. 19 — LEONARDO DA VINCI: Автопортрет, красный мел; Галерея Турина PAGE 215

Рис. 20 — ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ: Мона Лиза; Лувр, Париж PAGE 211

Рис. 21 — PIERO DELLA FRANCESCA: Портрет герцога Федериго да Монтефельтро; Галерея Уффици, Флоренция PAGE 232

Рис. 22 — Лука Сигнорелли: Конец света (деталь), фреска; собор Орвието, капелла Сан-Бризио PAGE 234

Рис. 23 — IACOPO DELLA QUERCIA: Рождество Христово, один из четырех рельефов главного портала; Сан Петронио, Болонья PAGE 237

Рис. 24 — IACOPO DELLA QUERCIA: Ноев ковчег, рельеф; Сан Петронио, Болонья PAGE 237

Рис. 25 — Перуджино: Автопортрет; Сикстинская капелла, Рим PAGE 245

Рис. 26 — ПИНТУРИККИО: Рождество Христово; Санта Мария дель Пополо, Рим PAGE 244

Рис. 27 — ANDREA MANTEGNA: Лодовико Гонзага и его семья; замок, Мантуя PAGE 253

Рис. 28 — АНДРЕА МАНТЕГНА: Поклонение пастухов; Метрополитен-музей, Нью-Йорк PAGE 253

Рис. 29 — LEONARDO DA VINCI: Портрет Изабеллы д'Эсте; Лувр, Париж PAGE 255

Рис. 30 — Тициан: Портрет Изабеллы д'Эсте; Кунсторический музей, Вена PAGE 256

Был ли Леонардо великим ученым? Александр фон Гумбольдт считал его «величайшим физиком пятнадцатого века».101 а Уильям Хантер считал его «величайшим анатомом своей эпохи».102 Он был не так оригинален, как предполагал Гумбольдт; многие его идеи в области физики перешли к нему от Жана Буридана, Альберта Саксонского и других предшественников. Он был способен на вопиющие ошибки, как, например, когда писал, что «ни одна поверхность воды, граничащая с воздухом, никогда не будет ниже поверхности моря»;103 но таких промахов удивительно мало в столь обширном труде, содержащем заметки почти обо всем на земле и в небе. Его теоретическая механика принадлежала высокоинтеллектуальному любителю; ему не хватало подготовки, инструментов и времени. То, что он достиг столь многого в науке, несмотря на эти недостатки и его труды в искусстве, относится к чудесам чудесного века.

От своих исследований в столь разных областях Леонардо временами поднимался до философии. «О чудесная Необходимость! Ты с высшим разумом заставляешь все следствия быть прямым результатом их причин, и по высшему и непреложному закону каждое естественное действие повинуется тебе кратчайшим путем».104 В этих словах звучит гордость науки XIX века, и они наводят на мысль, что Леонардо пролил свет на теологию. Вазари, в первом издании своей жизни художника, писал, что он был «столь еретического склада ума, что не придерживался никакой религии, считая, что лучше быть философом, чем христианином».105 — Но Вазари опустил этот отрывок в более поздних изданиях. Как и многие христиане того времени, Леонардо то и дело огрызался на духовенство; он называл их фарисеями, обвинял в том, что они обманывают простых людей фальшивыми чудесами, и улыбался «фальшивой монете» небесных векселей, которые они обменивали на монету этого мира.106 В одну из Страстных пятниц он написал: «Сегодня весь мир скорбит, потому что один человек умер на Востоке».107 Похоже, он считал, что умершие святые не способны слышать молитвы, обращенные к ним.108 «Я хотел бы обладать такой силой языка, которая помогла бы мне порицать тех, кто превозносит поклонение людям выше поклонения солнцу… Те, кто хотел поклоняться людям как богам, совершили очень серьезную ошибку».109 Он позволил себе больше вольностей с христианской иконографией, чем любой другой художник эпохи Возрождения: он подавил нимбы, поместил Деву через колено ее матери и заставил младенца Иисуса пытаться оседлать символического ягненка. Он видел разум в материи и верил в духовную душу, но, по-видимому, считал, что душа может действовать только через материю и только в согласии с неизменными законами.110 Он писал, что «душа никогда не может быть развращена с развращением тела».111 но добавлял, что «смерть уничтожает память так же, как и жизнь».112 и «без тела душа не может ни действовать, ни чувствовать».113 В некоторых отрывках он обращался к Божеству со смирением и горячностью;114 но в других случаях он отождествлял Бога с природой, естественным законом и «необходимостью».115 Мистический пантеизм был его религией до последних лет жизни.

VIII. ВО ФРАНЦИИ: 1516–19

Прибыв во Францию, шестидесятичетырехлетний и больной Леонардо поселился вместе со своим верным спутником двадцатичетырехлетним Франческо Мельци в красивом доме в Клу, между городом и замком Амбуаз на Луаре, который в то время был частой резиденцией короля. В контракте с Франциском I он значился как «художник, инженер и архитектор короля, а также государственный механик» с годовым жалованьем в семьсот крон ($8750). Франциск был щедр и ценил гений даже в период его упадка. Он наслаждался беседами с Леонардо и «утверждал, — сообщал Челлини, — что никогда в мире не появлялся человек, который знал бы так много, как Леонардо, и не только в скульптуре, живописи и архитектуре, ибо, кроме того, он был великим философом».116 Анатомические рисунки Леонардо поразили врачей при французском дворе.

Некоторое время он трудился не покладая рук, чтобы заработать свое жалованье. Он устраивал маскарады и спектакли для королевских представлений; работал над планами связать каналами Луару и Сону и осушить болота в Сольне,117 и, возможно, участвовал в проектировании некоторых замков Луары; некоторые свидетельства связывают его имя с драгоценностями Шамбора.118 Вероятно, он мало занимался живописью после 1517 года, поскольку в том же году он перенес паралитический удар, обездвиживший его правую сторону;