Шрифт:
Закладка:
Я молчала, боясь сказать хоть слово, потому что впервые, с момента нашего знакомства, Олег был абсолютно, кристально честен со мной.
— И возможно сейчас, Лив, я совершаю самую большую ошибку в своей самой важной партии за всю жизнь. Впрочем, как это не парадоксально, возможно это то звено, которого этой партии и не хватало. Тот самый… кот Шредингера — пока коробку не откроешь, не узнаешь. Тот самый момент, когда точный расчет побеждается нашим человеческим началом.
— Это не только моя тайна, Лив, но все участники дали добро на открытие карт. Все они верят тебе, какое бы решение ты не выбрала.
Он помолчал, встал и отошел к окну, через который начал пробиваться слабый свет зарождающегося утра.
— Тот мальчик, на фотографиях — это действительно не я, Лив. Похож внешне, но не я. Впрочем, отличает нас с ним только одно — насилие над нами обоими было разным.
— Моя семья… — продолжил он, его голос дрожал, но он продолжал говорить. — Моя семья была такой, о которой не говорят. Не принято. Люди предпочитают поджимать губы и делать вид, что таких историй не существует. Моя мать, — его голос стал чуть мягче, как будто упоминание о ней пробудило в нём нечто светлое, — любила меня. Любила настолько, насколько могла, насколько ей позволяли её собственные силы. Но она не могла противостоять моему отцу. — При упоминании отца его зрачки расширились, глаза стали почти черными.
— Мой отец… — продолжил Олег, его голос стал холоднее, словно каждое слово давалось с трудом. — Он был человеком, который получал удовольствие от власти и безнаказанности, над каждым в доме. Он был тем, кто решал, что правильно, а что нет. И тем, кто решил, что я должен быть наказан за малейшую провинность… Из воспоминаний раннего детства я помню только одно: крики матери, когда он избивал и насиловал ее. Сначала хотя бы прячась от меня, потом и на моих глазах. Только став более взрослым я понял, что он использовал свою силу и власть, чтобы держать ее рядом с собой, шантажируя в том числе и мной.
— Он держал её в этой клетке, — продолжал Олег, его голос стал хриплым, как будто ему было трудно дышать. — Ему нравилось знать, что она не могла уйти, что её жизнь была в его руках. Он знал, что я был её слабостью, и использовал это как рычаг. Если она пыталась сопротивляться — он угрожал сделать со мной то же, что делал с ней.
Он замолчал, его глаза были устремлены в окно, но я видела, что он находился где-то далеко, во власти своих воспоминаний. Олег словно ушёл вглубь своей боли, в то время как я пыталась осознать всё, что услышала.
— Я помню, как она кричала, — прошептал он, словно эти слова были на грани слышимости. — Я помню, как её лицо искажалось от боли, и как она пыталась прикрывать меня, даже когда это было бесполезно. Я тогда был слишком мал, чтобы что-то сделать, но достаточно взрослым, чтобы понять, что происходит.
Его рука сжалась в кулак, и я почувствовала, как напряжение снова захлестнуло его.
— А потом, когда мне было шесть, она снова забеременела. И родила дочку, мою сестру. Вот тогда, Лив, мы и узнали, что такое настоящий страх.
Он замолчал, дыхание стало неровным, как будто он пытается взять себя в руки, но воспоминания, которые так долго оставались глубоко спрятанными, не давали ему покоя.
— Я был старшим, но ничем не мог помочь, — прошептал он, едва слышно, но каждое слово отдавалось эхом боли. — Я понимал, что должен был защитить её, но был слишком слаб.
Меня трясло от ужаса, но я прикусила язык до крови и молчала.
— Изо дня в день он издевался не только надо мной и мамой, но и над ней, над беспомощной малышкой. — Я столько раз пытался рассказать, — продолжил он, его голос стал чуть дрожать, — пытался обратиться за помощью, но всем было всё равно. Общество просто не хотело верить в это, не хотело смотреть в лицо реальности. Для всех он был успешным, уважаемым человеком, за которым прятался монстр.
Олег замолчал, его рука всё ещё была сжата в кулак, но я почувствовала, что в этот момент он был готов открыться полностью.
— Он знал, как делать всё так, чтобы никто не догадался, — продолжил Олег, его голос наполнился горечью. — Он бил так, чтобы не оставалось следов. Он прекрасно знал, как сохранять свой «идеальный» образ для окружающих, продолжая ломать нас изнутри. Для него это была игра, и он был в ней мастером.
Он снова замолчал, и я чувствовала, как внутри меня всё перевернулось от его слов. Этот человек, которого я знала как сильного, уверенного в себе, пережил такую тьму, с которой никто не должен сталкиваться, тем более ребёнок.
— Лив, — сказал он, встретившись со мной взглядом, — я был просто маленьким мальчиком, которого никто не хотел слушать. Я вырос в тени этого человека, понимая, что мне некуда бежать, и никто не спасёт нас.
Он молчал, молчала и я, сидя на кровати и чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
— Лив, — снова заговорил он, его голос был тихим и напряжённым, — я понял тогда, что никто не придёт на помощь. Никто не спасёт нас. Ты понимаешь, как это ощущается для ребёнка? Когда ты живёшь в постоянном страхе и никто не видит твоей боли. Все закрывают глаза, потому что это проще, чем признать, что зло может скрываться за красивыми фасадами и улыбками.
— После того как мне исполнилось десять, всё стало только хуже, — его голос дрожал от сдерживаемых эмоций, он будто загонял себя в угол воспоминаний, которые так долго пытался забыть. — Отец перестал сдерживаться. Он больше не делал вид, что всё под контролем, и не скрывал свои инстинкты. Он начал избивать и насиловать мать прямо передо мной… каждый раз. Он хотел, чтобы я это видел. Хотел, чтобы я понял его «уроки».
Олег замолчал на мгновение, его дыхание стало тяжелее, как будто вспышки ярости снова поглощали его.
— Он хотел, чтобы я стал таким, как он, — выдавил он из себя с едва сдерживаемым отвращением. — Он говорил, что женщины — это не люди, что они существуют только для одного. Что они созданы для того, чтобы удовлетворять мужчин и
