Гуров. — И кстати, имейте в виду, что мы официально из налоговой и проводим тут проверочку.

— Понимаю. Но я не против. Мне ее одну оставлять — нож по горлу, вы как нельзя кстати. После той истории с Сорокой и его женой… ну, вы не в курсе, вижу. Я расскажу, если интересно.

— Весьма, — подтвердил Станислав, — начинайте прямо сейчас, а то до утра не управимся.

— Простите, мне надо представляться? — уточнил Абдула.

— Давайте, мы послушаем еще раз, для надежности. Прошу, — пригласил Гуров.

— Да чего там. Абдулаев, Ильяс, можно Илья, бывший советник, бывший действительный член и прочая, прочая, будучи мастерски зашкваренным… пардон, подставленным, немедленно получил уведомление от своей родни: беги, мол.

Станислав поставил точку:

— То есть вы не гей. Раз так, чего бежать, бояться? Можно же было как-то объясниться?

Илья отмахнулся:

— Что вы! Отец мой, между нами — муфтий, и как я ему бы рассказал, чем на хлеб зарабатывал, за что со мной эдак поступили…

— А к слову, за что? — мимоходом спросил Гуров.

— Я могу не отвечать? — вежливо поинтересовался Абдула.

— Чего ж так?

— К делу это имеет самое опосредованное отношение, а так мы, как верно отметил ваш коллега, можем и до утра не управиться.

— Хорошо, оставим до времени. Давайте дальше.

— В общем, получил-то я по заслугам, — признал Илья, — но каждый по-своему на хлеб зарабатывает. Мое глубокое убеждение: пусть каждый занимается своим делом; если не умеешь, не желаешь разбираться в процессах — вали на кухню.

— А вы шовинист, — пошутил Гуров, но Абдула почему-то воспротивился:

— Неправда. Просто объективно смотрю на вещи. Я сыграл — и проиграл, достойному противнику, признаю. Но эти нюансы мою многочисленную родню мало волнуют: я опозорил род, стало быть — амба.

— Как сюда попали?

И снова замешкался Абдулаев, но, к его чести, не стал кривляться, а просто, открыто ответил — правда, не на тот вопрос, что был задан:

— Чего ж нет? Здесь все условия для исправления и созерцания: тут не принято ни пить, ни курить — тут опьяняют себя куда более утонченными вещами. Заведую рыбалкой, пеку прянички. По возможности желающим дамам могу одну-другую экскурсию провести. Остаются довольны.

— То есть все темное в прошлом, — резюмировал Гуров.

— Верно.

— Профессор дурного не посоветует, — мимоходом заметил Крячко.

— Так он и посоветовал, — объяснил Абдула.

— Вы что же, знакомы? — подмигнув, «ляпнул» Гуров.

Тот удивился:

— Конечно. А… вот черт. Ловко. Так вы не по этому поводу, а я…

— …А ты расстегнулся, как бажбан, а еще кандидат, — радостно подхватил Стас. — Ну, Лев Иванович, расходимся? Мы же вроде должны были поверить, что господин Абдулаев раскаялся, переродился и стал честным человеком, и вроде как в деле с Лерой Паскевич ни при чем.

Не сдержался Илья, лживо удивился, пусть и достаточно искусно:

— Не понимаю, о чем речь. Той самой Лерой, телеведущей?

— Ну, ну, утихомирься, — посоветовал Лев Иванович, — не снижай впечатления от приятного знакомства. Лично меня более интересует история, как ты сказал? Сорока, его жена?

— Ах, это… — Абдула замялся и замолчал.

После паузы Станислав напомнил о себе:

— Ты не останавливайся на полпути-то, плохая примета. И учти, если ты нам помочь не захочешь, то мы ребята простые, не спасуем и перед банальным шантажом. Сольем тебя папаше-муфтию, и, как ты справедливо заметил, — амба.

Абдула постучал по столешнице пальцами, длинными, белыми, вялыми:

— Чего ж мне вам рассказать-то… История-то паскудная, пусть по-житейски понятная. Катя девушка хоть и странная, но пикантная, и уж, конечно, на фоне местного молочно-мясного колорита может поразить неокрепшее воображение… в общем, один паренек из местных, Ванька Сорока, положил на нее глаз, начал наведываться.

— Спокойно как ты говоришь. Не твоя, что ли? — спросил Крячко.

— Грешно такое и предполагать, — холодно отозвался Абдула. — Я не ангел, но детей и убогих обижать…

— Хорошо, Илья, мы поняли, что вы принципиально опускаете лишь неубогих, — успокоил Гуров. — Давайте дальше.

Абдула продолжил повествование:

— Женщине одной в деревне — сами понимаете, не сахар, ну а я, увы, выучился не тому, многого не умею. Сорока же — он на все руки мастер, от машин до строительства. Видали бы вы, как он кует — во дворе, на простом угле для шашлыка такие петли для ворот выковал — закачаешься. Домишки если видели отреставрированные — так это его работа. Кое-что успел.

— С ним что-то случилось?

— Сейчас, — пообещал Илья, — все расскажу. Сначала подоплека. Сперва, наезжая сюда по Катиному зову, лишь насмехался: никчема городская, бледная немочь, потом молчать начал, потом присмотрелся, разулыбался, потом… да что говорить. Врезался по самые брови, как дитя малое.

— А она что же?

— Она дурочка, — откровенно ответил Абдула, — она и не понимает, что от нее хотят, у нее все друзья-приятели да люди добрые.

Лев Иванович позволил себе усомниться:

— Она все-таки была замужем, так-таки и не поняла ничего?

И снова, в который раз, Абдула сделал вид, что не расслышал сказанного:

— Идиллия закончилась по-деревенски грубо: примчалась на семейном тарантасе законная Сорокина супруга, руки в боки — а ну подать сюда эту ведьму. На Катьку: ты, мол, ведьма подлая, испортила, присушила — а потом и вовсе в драку кинулась, в волосы цепляется, оплеухи градом — еле разнял их. Катька на земле валяется, губы трясутся, не плачет, но глаза пустые, и только что-то нашептывает. Ну, вздорная баба то ли смутилась, то ли решила, что теперь до нее очередь дошла — того и гляди, сейчас и ей что-то «сделают». Убралась.

Он смолк, собираясь с мыслями. Сыщики терпеливо ждали.

— В общем, так. С утра следующего дня она уехала на работу, а вечером не вернулась.

— А муж что же? — спросил Стас.

— Так и муж сгинул, сейчас в розыске. Следующей ночью дом полыхнул.

— Поджог? И что, никто не слышал?

— Собак перерезали — и запалили. Вскоре, километрах в десяти отсюда, на законсервированном мусорном полигоне нашли труп, практически с ручательством — жены Сороки.

— Практически с ручательством — это почему? — уточнил Гуров.

— Ну… отпечатки пальцев она нигде не сдавала, зубы лечила где придется, документов при трупе не было, а лицо уж больно сильно пострадало.

— Собаки? Крысы?

Кривя рот и тщательно взвешивая слова, Абдула сообщил:

— Крупные клыки, крупнее собачьих.

Помолчали.

— Так называемый Илья, вы что-то крутите и темните. Так и говорите: волков у нас тут столько, что аж под окнами воют.

— Да откуда им тут взяться, волкам, — как-то тоскливо отозвался Абдула, запуская пальцы в свои кудри. — Они тут с голоду бы померли тотчас. Нет их. Да и скрыться им негде,