— Да, но если вдруг что-то не так пойдет…

— Все так пойдет, — вдруг подал голос Абдула, — к тому же там Катя одна.

— Катя — это очень важно, — тотчас влез медик, промывая раны мыльной водой, — куда эта бездельница запропастилась?

— Никуда. И я не бездельница, — сообщила медсестра, пробегая мимо, — я занята.

— Понятно, — мирно кивнул врач, продолжая процедуру. — Сейчас промоем, потом уколем. Проходили когда-нибудь постэкспозиционную профилактику?

— Сорок уколов в живот, — криво, но жалко улыбнулся Абдула.

— А, ну это у вас давно было, — успокоил медик. — Нет, сейчас попроще. Сейчас сделаем, потом милости прошу на третий, седьмой день, через две недели и на тридцатый день. Для верности еще и девяностый. Так, не дергаться.

Ему наконец удалось выловить какую-то девицу в белом:

— Ласточка моя, иди сюда. Еще десять минуточек прополоскайте этого вот. — Он нежно, но уверенно подтолкнул девушку к пациенту, вкладывая ей в ручку губку.

— Меня же ждут, — промямлила она неуверенно.

— Да ты посмотри, какой красавец! — возмутился врач, подталкивая на этот раз Абдулу, а того, несчастного, при одном взгляде на девушку передернуло. — И наверняка не женат.

Когда врач намывал руки, Лев Иванович спросил, не знает ли добрый медик, как дела у… второго покусанного, верно?

Врач вспомнил тотчас:

— Вы Радаева имеете в виду, хоккеиста?

— Его. Он тут еще?

Врач хохотнул, напомнив Гурову Станислава:

— Кому он без денег нужен? Он вообще никому не нужен, лежит как чурбан. Даже жена, — вот змея, — ни разу носа не показала.

— Она не могла, — объяснил Лев Иванович, — напрасно безвинную женщину хаете.

— Ой, да ради бога, не буду, — легко согласился врач. — Тут наш славный парень. Сперва несладко пришлось, перелом ключицы, грязь попала, плюс кровопотеря, было даже подозрение на сепсис — ничего, обошлось. В общем, повезло, сейчас стабилен.

— К кому обратиться за разрешением поговорить с ним?

— Вам очень надо?

— Во, — сыщик провел по шее, — не вру ни капли. Очень.

— Да идите и говорите, — великодушно разрешил эскулап, — кто вам запретит?

…Олимпийский чемпион, обладатель Кубка Стэнли, хозяин ХК «Метеор» и прочая в том же духе запросто, без чинов, обитал в шестиместной палате. Нравы тут царили самые простецкие. Не чинясь, заглядывали на огонек тараканы, а поскольку в палате имелась, помимо собственного туалета, собственная же душевая, то и соседи заходили, которым лень было идти в конец коридора.

Кто торчал в телефоне, кто читал газету, нежелающие резались в подкидного, Радаев же, пригорюнившись, смотрел в окно. Поводов для грусти уютный вечерний пейзаж не давал, окно выходило во внутренний двор, где, кроме врачей, прохожих, небольшой часовни и мертвецкой, никого и ничего не было, и тем не менее вид у Александра был невеселым.

Поздоровавшись, Гуров предложил прогуляться:

— Чего тосковать, глядя из окна?

— А какая разница?

— Можно спуститься и убедиться в том, что ноги ходят, — значит, все не так уж плохо.

Радаев молча кивнул. Они вышли во двор, принялись прохаживаться под прохладными липами. После первого круга Александр подал голос:

— Легко вам говорить. Говорить всегда легко.

— Далеко не всегда, — возразил Гуров. — Особенно нелегко говорить, если раньше наврал.

— Это? Это да, — вяло отозвался тот. И замолчал.

— Как плечо? — чуть погодя спросил сыщик, вполне дружелюбно.

— Ключица-то? Срастается. Вряд ли только на том же уровне заиграю, но тренером в родном колхозе — легко.

— Не огорчайтесь.

— Я и не огорчаюсь.

— Расскажите лучше, что произошло.

— Меня уже спрашивали об этом.

— А теперь спрошу я, — мягко, но с нажимом пояснил сыщик, — по-свойски. Мы же не чужие с вами люди, хамили друг другу неоднократно. К тому же вы ко мне наведывались в кабинет, поговорить, помните? Вот и я теперь к вам пришел, за тем же.

Радаев вздохнул, начал излагать, точно телеграмму отбивая:

— Ехал под горку. Был не пристегнут. Превысил скорость. Пробил колесо. Машину развернуло. Вышел посмотреть, что там. Оступился, упал, ударился головой. Всё.

— Всё ли?

— Что не устраивает?

— Вот это. — Гуров сделал вид, что хочет ткнуть пальцем в раненое плечо, Радаев отпрянул. — Следы зубов меня не устраивают. Кто на вас напал?

— На меня никто не нападал.

Во двор въехала «Скорая» с включенным маяком, выкатили носилки, переложили на них привезенного, выскочила оттуда же растрепанная девчонка, что-то пыталась то ли сказать, то ли удержать драгоценное, родное существо, которое увозили от нее куда-то. Ее деликатно оттерли, и пролезла она в ту же дверь последней.

— Дурак и уши холодные, — заметил Гуров, когда пошел второй уже круг прогулки.

— Наверное.

— А ведь душу-то облегчить никогда не поздно, пока жив.

Из корпуса вновь появилась растрепанная девчонка, мелькнули опухшие зареванные глаза, трясущиеся губы. Тряся руками, достала сигареты, уронила, подняла, сунула в зубы, озиралась в поисках огня. Потом вдруг, как была, с сигаретой, рванула в часовню.

— Пытался ты Леру убить? — спросил Лев Иванович. — Кайся уж, я ж никакой свидетель для суда.

Радаев лишь отмахнулся:

— Ничего-то не поняли вы, господин полковник. Или не поверили, хотя я ж вам с самого начала сказал чистую правду: нет у меня никакого резона в ее смерти. И, если хотите знать, я ее с детства люблю. Как увидел ее «Кармен» первый раз по телику — так и люблю.

— С Абдулой-то как же быть? И любите, и подставляете, — мягко осведомился сыщик.

— А вы и это знаете…

— Работа такая.

— Было дело. Обозлился я. Рассчитывал на нее, денег просил — не для себя ведь…

— Для Кати?

Радаев поперхнулся, уже по-иному, с уважением протянул:

— Ну вы даете. Да, для нее. После переоценки подскочил налог — она и обратилась.

— Вы с ней поддерживали отношения? Лера знала об этом?

— Лера не знала, — твердо заявил Радаев. — Что до Кати… вы с ней общались, Лев Иванович? Можно от нее просто так отделаться, как думаете?

— Мне не удалось, — признался Гуров.

— Вот и мне до конца не удалось. Можно ругаться, называть ее словами разными, трубки бросать — она как будто не слышит, не обижается, и все равно доконает, своего добьется.

— И ради чужой вам, ненормальной истерички вы готовы были обобрать жену. Которую, повторюсь, якобы любили.

Зашли на третий круг. Было видно, как по парку шныряют медсестры, собирая загулявших то ли на ужин, то ли на вечерние уколы.

— Я со злости много на что был готов. Лерка чужие слабости быстро срисовывает, а уж со мной тем более, знала, куда побольнее ткнуть. — «Метеор» и «бумер» этот… хотя… ну во что мне этот «бумер» так впился?

— И тут появляется, как раз кстати,