Шрифт:
Закладка:
Наказание царя за жестокое обращение с евреями было лишь одним из факторов, которые он, как благоразумный банкир, должен был принять во внимание. Японский кредит - это риск, но риск, который банкир мог оценить, сопоставить с потенциальной выгодой и в определенной степени обезопасить себя. Деньги инвесторов не должны были быть выброшены на ветер ради политических целей. Короче говоря, военные займы имели большой смысл с чисто деловой точки зрения. Возможно, они были смелыми; неосмотрительными или просто мстительными - точно нет.
Шифф не просто поставлял то, что Такахаси назвал "сухожилиями войны" (заимствуя фразу Цицерона, который однажды написал, что "безграничное предложение денег" формирует "сухожилия войны"). Он также оказывал свое влияние в противоположном направлении - лишал Россию международного финансирования, необходимого ей для ведения войны. В самом начале конфликта Шифф написал длинное и прямое письмо лорду Натаниэлю Ротшильду, внуку основателя компании N.M. Rothschild & Sons, который занимал в Англии такую же роль, как Шифф в США, будучи деловым и общественным лидером. Предсказывая, что "смутные времена еще ожидают наших несчастных единоверцев в царском владычестве", он писал о своей надежде, ради них и ради России, что война "приведет к такому перевороту в основных условиях, на которых сейчас управляется Россия, что элементы в России, стремящиеся привести свою страну к конституционному правительству, наконец, восторжествуют". Работа будет кропотливой, "но тем временем мы все можем помочь ей, делая, каждый в меру своих сил, невозможным усиление русского правительства в его нынешнем составе".
По крайней мере с 1892 года, когда Шифф отказался от возможности финансировать Транссибирскую магистраль, он отказывался от любого российского бизнеса. Но только совсем недавно он предпринял активные шаги, чтобы перекрыть России доступ к американскому капиталу. Около 1900 года тогдашний министр финансов России граф Сергей Витте направил петербургского банкира для переговоров с Шиффом по поводу выпуска российских казначейских обязательств. Банкир, крещеный еврей по имени Адольф Ротштейн, обещал сотрудничество с Витте в попытке отменить антиеврейские майские законы в России. Шифф отверг это предложение, сказав Ротштейну, что "обещания стоят дешево". Пока он не увидит доказательств реформ, он поклялся "приложить все свое влияние, чтобы Россия не смогла закрепиться на американских денежных рынках". И он именно так и поступил.
Шифф сказал Ротшильду, что гордится тем, что "все усилия, которые в разное время в течение последних четырех или пяти лет предпринимала Россия, чтобы добиться благосклонности американских рынков для своих займов, мне удалось свести на нет". И он добивался от Ротшильда обещания оказать аналогичное давление в Европе, где Россия в прошлом привлекала финансирование от своих союзников - Франции и Германии.
Когда российское правительство вновь обратится к европейским денежным рынкам, что оно должно сделать в ближайшее время и в значительной степени, можем ли мы надеяться, что влиятельные еврейские банкиры не удовлетворятся обещаниями российского правительства относительно его хорошего поведения по отношению к своим несчастным еврейским подданным - обещаниями, которые так же легко нарушаются, как и даются, - и не только откажутся от сотрудничества, но и будут всеми силами противодействовать любым российским займам, пока сохраняются существующие условия.
Ротшильд ответил: "У России нет абсолютно никаких шансов получить заем в Англии, ни от еврейских, ни от нееврейских домов, и я также убежден, что месье де Ротшильд Фрер в Париже не мог и не стал бы предоставлять заем России в нынешних условиях".
Вступая в войну, Россия вполне обоснованно полагала, что имеет финансовый перевес. "Японцы не могут противостоять нашим финансам", - смело утверждал Витте. "Мне нечего сказать о двух других факторах - армии и флоте. Возможно, японцы смогут вести войну полтора, два, максимум два с половиной года. Учитывая только финансы, мы можем продержаться четыре года. Если не принимать во внимание другие факторы, то, следовательно, японцы могут быть вынуждены к миру своим финансовым разорением". Но именно Россия, а не Япония, вскоре оказалась в тревожном финансовом положении, прожигая свою казну в поисках финансирования. Тем временем в Российской империи нарастали социальные волнения и падал моральный дух из-за нарастающих военных поражений от японцев.
Признавая причастность Шиффа к своему падению, российское правительство, как и раньше, пыталось задобрить его. В июне 1904 года, через несколько недель после того, как Kuhn Loeb организовал размещение облигаций японской компании в Нью-Йорке, министр внутренних дел России Вячеслав фон Плехве, проводник антиеврейской политики царя, связался с Шиффом через посредника с предложением встретиться для обсуждения мер по улучшению положения российских евреев. Шифф ответил, что с радостью встретится с Плехве - и может быть в Петербурге уже этой осенью, - если российское правительство выполнит несколько условий. Отказавшись предстать перед Плеве в качестве "просителя", он потребовал прямого приглашения от министра внутренних дел. Он также отказался въезжать в Россию по специальному разрешению - правительство должно было отменить ограничения на въезд в страну американцев еврейского происхождения, прежде чем Шифф рассмотрит возможность въезда в страну.
Переговоры так и не были продолжены. В следующем месяце социалистический революционер бросил бомбу в карету Плеве, когда тот возвращался с еженедельной встречи с царем. Шифф назвал убийство Плеве уроком того, что "даже самые великие и могущественные, будь то отдельный человек или целая империя, не могут согрешить и остаться безнаказанными, и что рано или поздно правосудие свыше настигнет даже самые могущественные нации".
-
Российское правительство пыталось и другими способами заручиться сотрудничеством Шиффа и еврейских банкиров в его орбите. Примерно в то же время, когда Плехве сделал свое предложение по "черному каналу", Россия направила в Вашингтон в качестве своего финансового посланника Григория Виленкина . Член старой и богатой еврейской семьи в Санкт-Петербурге, Виленкин был взят из бюрократической среды в 1895 году Витте, который направил его в Лондон в поисках финансирования для содействия промышленному развитию России. Помимо еврейской родословной, Виленкин обладал еще одной верительной грамотой, полезной для его русских хозяев. Он был зятем Селигмана - женат на дочери Авраама Селигмана, Ирме.
Искушать Шиффа щедрыми финансовыми предложениями оказалось бесполезно - финансист оставался непоколебим в своем требовании, чтобы Россия предприняла конкретные шаги по реформированию своей антиеврейской политики, прежде чем он рассмотрит возможность оказания помощи. А до тех пор, прямо объяснял Шифф в письме Виленкину, "моя собственная фирма, занимающая более или менее ведущее положение в области финансов в Соединенных Штатах, считала своим долгом препятствовать благоприятному восприятию
